Повести

Тинка поднимала тяжелые снопы, одним рывком сдергивала стягивавшие их толстые, скрученные жгутом ржаные стебли, равномерно разбрасывала рожь на току. Работа у нее, как и всегда, спорилась, но думала она о другом. Целое лето, каждый день от зари до зари она не знала минуты покоя, старалась все сделать как следует и вовремя. И все лето мечтала о том, как они с Русином поедут на ярмарку в Бачковский монастырь, как накроют телегу по-праздничному пестрыми половиками, впрягут в нее волов и поедут веселиться на знаменитую ярмарку. Да и свекор все время твердил, что отпустит их. А тут… сразу… как отрезал… и так зло… В церковь, видите ли, не ходит Русин, безбожник он…

Тинка мечтала побывать на этой ярмарке не только для того, чтобы повеселиться после долгих дней изнурительного труда. Ей хотелось показаться на людях, чтобы отомстить тем завистницам, которые сплетничали, оговаривали ее после обручения с Русином…

А теперь свекор против! Для нее, молодой снохи, его слово — закон, она не может преступить его. Сноха не имеет права не только возражать, но и просить. Затаив глубокую обиду и возмущение, она должна была работать не покладая рук, мило улыбаться, вежливо разговаривать. Эта мысль теперь угнетала ее…

Холодность и вечные капризы избалованного свекра опротивели ей. Впервые после свадьбы она почувствовала, что ненавидит его. Ее душа возмущалась и бунтовала, но она не смела поделиться своей болью даже с мужем. Не дай бог, сцепятся они… Лучше молчать, терпеть и ждать…

Казалось бы, за обедом не было сказано ничего особенного, но все работавшие на гумне чувствовали себя подавленными. Старый Гашков молчал и сопел, лежа в тени овина на старой попоне. Он было отпустил какую-то шутку, чтобы развеселить остальных, но его никто не поддержал.

Обмолотили рожь, провеяли зерно и пошли ужинать. Гашковиха приготовила сытный и вкусный ужин, что не мешало ей извиняться за бедный стол, говорить, что работники могут остаться недовольны, но где, мол, ей, старухе, одной управиться… Все в один голос уверяли, что ужин очень вкусный, что угощением довольны. Уставшая за день молодежь ела с удовольствием. Постепенно все оживились, разговорились.

Пришла Лоевиха и поставила на стол огромную сковороду теплой каши с рыбой, запеченной на жаровне.

— Дети принесли рыбу, — объяснила она, — наловили у мельницы вершей, притащили целую торбу, вот я и решила — дай, думаю, отнесу и к свату Добри…

Первым отведал каши старый Гашков. Он одобрительно покачал головой, потом посмотрел на Лоевиху.

— И рыба хороша, и мастер знает свое дело, — похвалил он.

— Это дети молодцы — ведь сколько рыбы наловили, — скромно отклонила похвалу Лоевиха, с удовольствием наблюдая, как рабочая дружина уничтожает ее стряпню.

Уже доедали кашу, когда калитка слабо скрипнула, и в ней показалась голова Ильи Лоева. Он тихонько окликнул Русина. Русин, даже не проглотив куска, встал, стряхнул крошки с колен. Он уже шагнул к выходу, когда старый Гашков оглянулся и озадаченно поинтересовался, в чем дело.

— Да Илья зовет нашего Русина, — ответила Гашковиха.

Гашков бросил вилку и, обернувшись, повелительно сказал:

— Русин! Сюда!

Русин смешался.

— Только узнаю, зачем меня Илья зовет, — ответил он и снова подался к выходу.

— Сядь на место! — гаркнул Гашков и, резко размахнувшись, показал, куда именно он должен сесть. За столом смущенно переглянулись.

Между тем Русин оправился от первоначального смущения. Окрик отца задел его за живое.

— Узнаю, зачем меня зовут! — решительно заявил он и направился к выходу.

— Знаю, зачем он тебя зовет! — Старик приподнялся, он побледнел от волнения, гнева, долго сдерживаемой злобы.

Поняв, чем это может кончиться, Гашковиха предостерегающе сказала мужу:

— Да пусть идет! Не съедят его!

— А ты, гусыня, не вмешивайся! В этом доме я командую!

Обеспокоенная таким оборотом дела, жена по-пожила руку ему на плечо.

— Что ты говоришь, Добри! — она произнесла это тихо, кротко, примирительно.

Гашков обернулся и ударил жену по щеке тыльной стороной ладони. Женщина схватилась за голову и отпрянула.

Снохи Лоева выскочили из-за стола. Поднялся и Милин. Тинка подбежала к мужу, взяла его за руку.

— Прошу тебя, прошу тебя, ну пожалуйста! — она плакала и тянула его назад.

В это время во двор вошел Илья, подошел к столу.

— Добрый вечер, — сказал он, силясь сохранить спокойствие, но голос его дрогнул. Никто не ответил ему на приветствие. — В чем дело? Уж не я ли помешал вам ужинать?

— Ты! — хозяин сурово посмотрел на него.

— Я? — Илья поднес руку к груди.

— Ты! — еще суровее произнес хозяин.

— Он сегодня не в себе! — простонала хозяйка.

— Тогда прости! — Илья отвесил легкий поклон. — Не знал… больше не буду приходить в твой дом.

— И правильно сделаешь, — мрачно ответил Гашков.

— Он приходит ко мне, а не к тебе! — вмешался Русин. Гашков повернулся к сыну и так взглянул на него, словно видел впервые. — Он мой гость, и ты не имеешь права его выгонять, — твердо сказал сын.

— Пока я жив, в этом доме будут только мои гости! — задыхаясь от ярости, крикнул старик. — А когда умру, если хочешь, приглашай хоть антихриста.