Повести

Караулову почти не пришлось вмешиваться в ход операции. Он одобрительно кивал головой на все распоряжения комбата В скудном свете занимавшегося утра видел Караулов густо отросшую после вчерашнего бритья рыжую щетину на лице Селецкого, его плотно сжатые губы и все внимательнее и доверчивее становился к нему.

Первая рота перебежками подвигалась к городу. Место было открытое и низкое. Разрыхленный снег проваливался под тяжелыми шагами красноармейцев. Бандиты отходили к городу и, отстреливаясь, прятались за строениями и заборами.

Двигались медленно, много теряя убитыми и ранеными. Край неба уже ярко порозовел, и солнце вот-вот должно было выкатиться из-за волнистого горизонта. Спицын, обвязав себя патронташем так, чтобы удобно и скоро вынимались обоймы, быстро целился, спускал курок, близко гремела винтовка и, как живая, вздрагивала в руках. Потом, нагнувшись, он, кряхтя, перебегал к следующему бугорку, опять падал на колено, быстро целился и снова гремела винтовка. Федеина легко ранили в левое плечо, но кости не задело, и он остался в строю. Спицын сделал ему перевязку, и они опять перебегали один рядом с другим и посылали в сторону домишек и заборов окраины невидимые разящие пули.

Как только кончилась гражданская, Данилов о битвах, похоже, забыл, жил в свое удовольствие, выступал на митингах, ездил в политотдел ругаться с Мартыновым, подразнить его; не прочь был выпить и «покрутить» с хорошенькой девчонкой. Снова сражение — и сразу оно захватило Данилова, но совсем не так, как Селецкого. Данилов в бою был первым и самым отважным бойцом. Все время он шел в первой цепи, и красноармейцы отовсюду видели блестящую кожаную куртку и красные галифе комиссара.

Данилов всегда рвался вперед и сейчас тоже несколько раз предлагал Караулову и Селецкому: «Дайте роту, пойдем в штыки — и сразу их кончим…» Комбат недоуменно пожал плечами и отвернулся. Караулов коротко, но сильно обругал Данилова, — то, что он предлагал, шло в разрез с глубоко продуманной и правильно развивающейся операцией — не дать бандитам вновь разбежаться по краю.

Данилов обиделся и пошел в первую роту искать своего приятеля Спицына, которого он уважал за сознательность, хотя порой и посмеивался над ним, и с ним поделиться обидой. Шел сзади цепи, и порой, когда из-за забора или дома мелькала темная фигура врага, он быстро, почти не целясь, стрелял из нагана. Ласково здоровался с красноармейцами, чем ободрял заробевших и поощрял отважных. Добравшись до фланга первой роты, он уже узнал сутулую спину Спицына, хотел окликнуть его, как вдруг, взглянув в сторону окраинных домов, здесь совсем близких, увидел среди сугробов быстро приближающееся черное пятно. Остановился на месте, огляделся зорким, острым взглядом; несколько пуль просвистело над его головой. А он все вглядывался и вдруг крикнул зычно:

— Товарищи, баба какая-то бежит! Осторожней стреляй!

Ее волосы развевались по ветру. Она порой проваливалась в снег, пронзительно вскрикивала и опять бежала. Вдогонку ей со стороны неприятельской цепи сыпались выстрелы. И вдруг звонкий, молодой голос Федеина крикнул громко, и далеко по цепи пронеслись его слова:

— Ребята, ведь это учительница наша! Ведь это товарищ Грачева!

Другие поддержали:

— Она, она самая и есть!

Данилов с наганом выбежал вперед.

— Товарищи, а ну-ка, выручим свою учительницу. Айда ей навстречу! Вперед!

— Ложитесь, товарищ Грачева! Ложитесь на снег! — кричал ей Федеин.

Лиза вначале не понимала, что ей кричат эти люди. Но красноармейская цепь все приближалась к ней, и наконец страх перестал ей мешать узнавать знакомые лица.

Вот они, все дорогие, родные, больше, чем родные. Те, которых она в школе учила таблице умножения, учила писать свою фамилию. Но теперь, вооруженные страшными винтовками, они воплощали могучую карающую силу, силу торжествующей справедливости. Они пробежали мимо, и она сразу, точно истратив все силы, упала на снег.

— Как вы сюда попали? — услышала она резкий голос.

Приподняв голову, увидела она сверху суровое, чуть-чуть голубеющее небо; неясное солнце лежало на холмах, рядом с ним громоздилась серая масса домишек; услышала стрельбу, прошитую монотонным стуком пулемета. Прямо над собой видела она темное, в суровых морщинах лицо, мохнатые брови, редкую бородку… Узнала военкомбрига Караулова, но не испугалась его, как раньше, а плача, стала рассказывать ему обо всем.

Караулов, не переспрашивая, выслушал подробности смерти Робейко. Лиза рассказала и о Симковой, которая и теперь еще лежит там, у забора; неподвижно было лицо Караулова, только на щеке все бегал какой-то юркий мускул. И когда комбат перебил ее несвязный рассказ коротким донесением, что связь с вокзалом установлена, что там товарищ Горных, чекист, поднял железнодорожников из коммунистической роты и с ними наступает, весь распрямился Караулов и отрывисто скомандовал: