Повести

— Да, правильно, полтора года. Знаешь, что я тебе скажу, Климин: всегда я радовался, когда тебя видел… А ведь при встрече всегда: «здравствуй», «прощай», «дай закурить», — конец разговору.

Оба замолчали. Стрельба уходила в сторону железной дороги, становилась все глуше и глуше. От побоев, от потери крови, от перенесенного волнения Климиным овладела усталость. Он лег на пол и лбом коснулся холодных каменных плит. Подумал о Сурикове… Что ж, такова борьба, и он ко всему готов.

Но вдруг вспомнил он об Анюте Симковой. Анюта! Он больше ее не увидит… Нет, этого быть не может. Он жадно огляделся. Мысленно он цеплялся за крепкие дубовые затворы дверей, рвался в маленькое подвальное окошечко… Но, как председатель Чека, слишком хорошо знал он, что за все время его работы не было ни одного случая бегства из этого подвала. Становилось ясно: спасения нет…

А стрельба стала слышнее и ближе.

— Наши подходят, — сказал Климин.

Стальмахов выругался, но ругань эта звучала нотами горячей надежды.

За дверью раздался стук шагов и щелканье замка.

— За нами, — сказал Стальмахов.

И не успел еще Климин ответить, как их уже подхватили, толкали, били…

Климин пробовал отбиваться, но его ударили дубинкой по голове. Он потерял сознание, и, как тяжелый мешок, тащили его вверх по узенькой лестнице с деревянными прогнившими ступенями. Стальмахов шел сам, и, как всегда, спокойно было его залитое кровью рябое лицо.

Ночь совсем рассеялась. Раннее утро, далекий розовый восток. Стальмахов искоса взглянул на бледное лицо Климина, которого тащили под руки, и жадно оглядел весь большой внутренний двор Чека, окруженный двухэтажными зданиями и высоким каменным забором. Голубое знамя бандитов прислонено к стене маленького домика, в котором раньше помещалась столовая сотрудников Чека. Навалена куча винтовок, и парнишка с голубой кокардой на кубанке подбирает к ним затворы. У Стальмахова от свежего ветерка засаднила разорванная кожа на лбу.

— Ах, кого мы видим… Товарищ Стальмахов! Ну как, аккуратно собрали разверстку с Дмитровской волости? Вот, оказывается, какую мы птичку поймали! — услышал Стальмахов злобно-насмешливые слова.

Из-под мохнатой папахи с чисто выбритого лица глядели на него серые дерзкие, ненавидящие глаза. Стройная фигура, перехваченная в талии широким офицерским ремнем.

— Не узнаёте? А ведь старые знакомые! Неужто не припоминаете? Да и виделись недавно: военспец Репин; помните, документы во время облавы просматривали на квартире у полковника Ростовцева? За аккуратный сбор разверстки отблагодарить вас тогда не пришлось. Но мы теперь сквитаемся.

После ведра холодной воды Климин пришел в себя и сразу, шатаясь, встал на ноги. Его трясло от холода, и голова, казалось, разлеталась на части.

И только встал, увидал он Стальмахова — его держали за руки два молодых парня. Третий, в одной синей исподней рубахе, наотмашь стегал Стальмахова по спине, и удовольствие сияло на его скуластом, безбровом лице. Стальмахов порой стонал, и вместе со стоном каждый раз вылетала злая ругань. Репин стоял на крыльце. Потом повернулся к Климину, улыбнулся злобно и нагло, хотел что-то сказать, но в этот момент его окликнули из дома, и он нехотя ушел. Через двор пронесли на руках раненого. Его бледное лицо корчилось от боли, но он, с трудом приподняв голову с плеча товарища, крикнул тем, что избивали Стальмахова:

— Так его, братцы, так… Давай наяривай, Васька!

Не далее как в полуверсте трещали ружейные выстрелы, и порой над двором рикошетом пролетала пуля, ведя за собой звенящую, рыдающую струну. И вдруг, прорвав однообразную трескотню перестрелки, хлынула могучая волна криков торжества и злобы, пронизанная воплями и стонами. Стрельба сразу приблизилась. Пули все чаще летели над двором, поминутно разбивая окна в верхнем этаже здания. На двор вбежал Репин и с ним еще один офицер.

— Запрягай лошадей! — крикнул Репин, и оба торопливо вышли за ворота.

Избиение Стальмахова прекратилось, бандиты кинулись запрягать лошадей, и Стальмахов, не поддерживаемый никем, зашатался, упал на снег, и со спины его потекли тоненькие струйки крови.

Климин подбежал и, пачкая руки в липкой крови, стал помогать ему встать на ноги. Стальмахов стонал, дрожал и ругался и все же, шатаясь, вставал. С тоской смотрел в глаза Климину и шептал серыми губами:

— Холодно… Вот и смерть, видно, пришла… Товарищ мой, товарищ… товарищ… — твердил он, и видно, что дороже этого слова не было у него никакого другого.

Климин обнял его за плечи и, напрягая последние силы, тащил к маленькому сарайчику, в дальний конец двора…

— Идем, спрячемся. Может, забудут…

В полутьме сарая, уткнувшись затылком в конский навоз, лежало обезображенное тело Зимана… В распоротый, выпотрошенный живот его была засыпана рожь, и разорванный мешок с рожью лежал возле. Ужасное страдание написано было на маленьком, худом, остроносом лице Зимана.