Повести

Первый раз в жизни пришлось председательствовать Горных на таком большом собрании. Он растерялся немного, не знал, что ему делать, но собрание само затихло и устремило на него многоглазый взгляд. И вдруг вместо общей фразы: «Объявляю собрание открытым» — и вместо оглашения повестки дня Горных заговорил о том, что было главным, о том, что волновало всех… Тяжелые и острые слова входили в сознание слушавших, как гвоздь в дерево под тяжелым ударом молотка; они были выплавлены и выкованы рассудком, волей Горных за эту роковую неделю.

Говорил он о том, как громадна была опасность уже прошедшего восстания, говорил об организации социалистического продуктообмена города и деревни…

— Теперь нам, товарищи, будет труднее… В исполкоме осталось девять, в укоме — четыре работника. В политотделе погибли начальники двух самых главных отделов, в Чека — председатель, заместитель и трое работников. Работа стала сложнее, товарищи. Ведь нужно зерно доставить, нужно к посевной кампании приготовиться, нужно провести ее по всему нашему бездорожному краю. Бандиты окончательно не ликвидированы, нет… Выходит, товарищи, что нам нагрузки больше придется. Взять хотя, к примеру, меня, — я сейчас председательствую. А это оттого, что нет с нами ни Климина, ни Робейко, ни Симковой, которые с этой обязанностью справлялись лучше… Так будет всюду. Работу убитых примут наши плечи. Тяжело будет, но пример их мы запомним, и мы с работой справимся!..

А когда «Интернационал» был спет и собрание перешло к деловым вопросам, Горных повел его спокойно, уверенно, зорко. Так молодой рулевой ведет тяжело нагруженный баркас по горной, быстрой, бурливой реке.

1922 г.

КОМИССАРЫ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Разговор этот произошел в кабинете командующего округом Гордеева, в кабинете, где высокие стены и белые окна, где за креслом командующего, ниспадая с потолка до пола, висела карта всего раздольного края. И на фоне белых и зеленых пятен карты, на фоне мелкой ряби названий и путаной сети речных систем были особенно выразительны бородатое и веселое лицо командующего и его широкие плечи.

— С переходом к мирным формам агитпропработы политсостав наш не очень справляется… — монотонно и быстро говорил начпуокр[5] Розов. Его беспокойные, ловкие пальцы шелестели в бумагах, и он близоруко наклонялся к ним.

— Вот Васильев пишет, — и Розов протянул командующему письмо. — Васильев, вы же его знаете. Комиссар полка в Татарске, московский металлист. Переверните страницу; вот здесь у меня отчеркнуто: «Все время чувствую, что слабо подготовлен…» Просится учиться. Да не он один. Вот Лобачев, начпогарн[6] из Вилюя, — то же самое. Вот Шалавин, комбриг седьмой трудовой…

Письмо за письмом появлялось в руках Розова.

— Шалавин? — оживившись, переспросил Гордеев. — Он мне писал. С прибаутками. Умный старик. Да разве дело в тех, кто тревожится и пишет? А вот кто не пишет…

Розов кивнул головой и стал с готовностью ждать слов командующего. Но командующий вдруг оглянулся на карту округа, северным краем упершегося в льды Арктики, а южным ушедшего в среднеазиатские степи; сверху вниз — коричневой полосой, скрепляя весь округ, идет горный хребет, окруженный зелеными хлебородными просторами. И всюду флажками обозначены гарнизоны округа. И в горных заводах, где еще теплится жизнь машин, и в степных торговых городишках, где большевистские укомы тянут с натугой тяжелые крестьянские уезды.

Карта была как бы окном, в которое с громадной высоты видны эти пространства. И опять, обернувшись к Розову, командующий вздохнул и, разгладив пышную бороду, прикрывающую орден Красного Знамени, непонятно усмехнулся, и его маленькие яркой синевы глаза вдруг похитрели… Ловко свертывая цигарку своими толстыми, сильными пальцами, он сказал:

— Ну и волка же я уложил на охоте под Змеиногорском! Полковник-зверь, во-о-о… Зайди, шкуру покажу.

Розов поморщился. Переход от серьезного разговора к охоте огорчил его. Но командующий, как бы не замечая, продолжал:

— Двадцать четыре волка… И думаешь — трущоба? Какое! Шесть верст от Змеиногорска, рядом мельница, поселок… Это Смирнов Никола, он в Змеиногорске увоенком и уже давно меня этой охотой манил… Да чего волки! А поискать, так и медведя и лося можно выгнать. А ты бы самого нашего Смирнова поглядел. Думаешь, что это тот Николка в залатанных подшитых пимишках, которого мы знали? Гм… пимишки! Говорит — голоса не поднимет, головы не повернет. Зазнался! Еле губами шевелит да шпорами позванивает. Забавно…

Розов монотонно кивал головой. Он был доволен. Разговор, казалось, уводивший в сторону, неожиданно привел к цели.