Повести

Посмотреть на нас со стороны, можно подумать, что заранее сговорились. Стоим в церкви все инвалиды не только нашего села, но и четырех деревень прихода вместе. Становимся по ранжиру: фланговым Филя Долгий, затем я, со мной Илюха. Его не узнать! Новый теплый френч с каракулевым воротником, хорошие брюки и совершенно новые чесанки с калошами. Нечисто у него дело с тестем–вором. На какие деньги он мог так вырядиться? Лицо самодовольное. Вот–вот обернется и заговорит… басом. Филя стоит, как вкопанный. Черная повязка перехватила ему лоб. Зоркий глаз Фили подмечает все. Хороший парень Филя, но гордый. Лишь со мной он держится как-то особо. Все товарищи ему понятны, над всеми он чувствует свою власть, превосходство, а вот я ему непонятен. При встречах со мной тоже иногда начинает говорить свысока, но потом меняет тон. А для него это очень непривычно. Я хорошо знаю его характер, — с ним надо говорить так, чтобы он чувствовал, что в нем совершенно не нуждаются.

Рядом с Ильей стоит Степка в своих очках. Он первый раз пришел в церковь. Девки очень заинтересованы Степкой: они смотрят на него и о чем-то оживленно болтают. Степка раньше увивался за Катькой, дочерью Ивана Беспятого, убитого стражниками в нашем селе. Сейчас Катька стоит в сторонке и нет–нет да и взглянет на свое бывшее сокровище.

А вот и Настя. В сердце дрогнуло что-то знакомое. Дрогнуло и отозвалось другое: «Лена». И всю утреню я думал о Лене. Запели «Спаси, господи, люди твоя». Да, сегодня царский день. Восшествие на престол.

Пали на колени. Первым священник, затем дьякон, и вот все. Пели «победы благоверному императору нашему». Победы! А что нам от этой победы? Землей наделит? Черта с два.

Впереди на коленях — рекруты. Я опять смотрю на Филю: мрачное у него лицо; за все время службы он ни разу не перекрестился.

Шум в церкви — это кончилось пение, и все встали. Сторож подхватил аналой, вынес на амвон. Будет проповедь. Священник хорошо говорит проповеди: иногда со слезой и злобой, если обличает.

Что-то он сегодня скажет?

И вот выходит. На груди блестит небольшой серебряный крест.

 — Православные христиане, — начинает он, как всегда, — господь бог довел нам дожить до сего великого дня! Ныне вся православная Русь празднует торжественное событие: двадцать два года назад, волею всевышнего, восшел на престол августейший император наш, Николай Александрович. Его славное царствование полно событиями. Из них суть: это упрочение православия, изничтожение революционной крамолы. Ныне, празднуя великий день августейшего царствования, мы не забываем и того, что бог нам ниспослал грозное испытание. Сам государь стал во главе великомиллионной армии и ведет ~ёе…

Священник на момент замолчал. И вдруг в этой тишине на всю церковь раздалось явственно:

 — Зачем царю Распутин?

Все, кто стоял впереди, испуганно повернулись в нашу сторону.

Лицо священника вмиг покрылось пятнами, глаза сощурились, руки заходили по аналою, словно что-то искали. Чувствую, как Филя дрожит. Он, видимо, и сам испугался своего голоса. Может быть, и не ожидал, что крикнет так злобно. Что скажет проповедник? Все село, весь приход полон слухами о Распутине, о царице и фрейлине Вырубовой, имение которой находится от нас всего-то верстах в двадцати.

 — Православные христиане, — сдержанно начал священник, — много разных слухов, порожденных войною. Коварный враг пускает в ход всяческие способы. Он пробирается всюду. Слабы наши молитвы. Дьявол усилил козни. Один из его слуг вошел в доверие царя. Снова оживились смутьяны. Помолимся, православные! Путь всевышний услышит нашу молитву. Да будет крепок и нерушим царский престол, да будет многая лета помазаннику. Аминь!

Священник широко перекрестился, поклонился народу и быстро пошел в алтарь.

И вот все двинулись к выходу, двинулись, загудели.

 — Ну, Филипа, доволен ты проповедью? — спросил я.

Он подмигнул единственным глазом:

 — Теперь понятно все.

И, не стесняясь ни женщин, ни девушек, он добавил такое, что совсем не говорят в святом месте.

И тут пошел разговор.

 — Царицу корить не надо. Самуго воюет, а кто семейное дело править будет? Она щ нашла.

 — Да, гляди, кого выбрала!

 — Енерала не хочет, давай мужика.

 — За что же батюшка взъелся на Распутина?

 — За престол он! — выкрикнул Филя. — Распутин престол конфузит.

 — Это верно. Выходит, раскачка трону.

 — Фамилие-то какое: Рас–пу–тин!

17

Буран воет уже неделю подряд, не умолкая день и ночь. Хорошо сидеть в теплой избе и слушать вой и рев.

Каково теперь в окопах?

Мать сидит за гребнем и молча прядет. Веретено ее жужжит, нитка тянется ровная, длинная, кажется, ей и конца не будет и веретено вот–вот упадет на пол, но мать ловко подбрасывает его, как рыбку, схватывает за острый кончик и молниеносно, словно веретено заведено пружиной, накручивает на него нитку. Опять прядет, опять хрустит хорошо протолченная кудель на гребне, нитка выплывает из нее, как паутина, тонкая, почти невидимая, течет–течет…