Повести

 — Заправляйтесь, — принес сторож посуду и сахар.

Степка позвал Павлушку, мы уселись и принялись за чай. Кроме хлеба, у нас ничего не было. Сторож налил и себе чаю. Мы отрезали ему кусок хлеба. Посмотрев на нас, он спрашивает:

 — Гляжу, молодые вы, а успели на войне побывать?

 — Да, пришлось.

 — У меня там два сына. Третий раненый пришел.

Павел снова ушел к воротам. Старик, покосившись на барышень, нагнулся ко мне, шепнул:

 — Комитетчик сын-то. Мужики наши землю у помещика захватили. Грех один. Ругаю я его, вот как ругаю. Зачем связался? Каратели мечутся.

 — Ты, наверно, и сам… большевик? — спрашиваю его.

 — Что ты, что ты? Меня бы тут и часу держать не стали.

 — Сторож — должность невелика. Если бы пороховой погреб ты охранял или пушку, дело другое. А тут что? Во дворе сарай с машинами, два нужника, вот и все…

Сторож, посмотрев на меня, хитренько сказал:

 — Все да… не все.

 — Разве вот еще калитку с засовом?

 — Штучку доверили… Да–а…

 — Пулемет? — почему-то догадался я.

Сторож уже в самое ухо шепнул:

 — На двух колесиках.

 — Ну? — удивился я такой откровенности.

Как теперь выпытать от него, где эта «штучка».

 — Он небось без патронов.

 — Два ящика.

 — Кто из него умеет?

Сторож снова наклонился ко мне.

 — Сам Потап Евсеич Ангелов.

 — Он кто же, солдат?

 — Охвицером был.

Мне уже было не до чаю. Надо узнать, где же этот пулемет.

 — Небось, тяжелый?

 — Не легкий, пес его дери.

 — Ты что, пробовал поднять его?

 — Как же! Потап Евсеич велел вон куда, на самый чердак, на казначейство.

 — А не стащат его оттуда? — спросил я.

 — Чердак на замке, — ответил сторож.

 — Покрепче ключи береги, — посоветовал я.

 — Ключи у Потапа Евсеича.

Мы замолчали. И в этой тишине голос маленькой, толстенькой телефонистки, игриво так, по–немецки:

 — Вельхер зольдат гефельт дир, Катя?

 — Хох! — ответила старшая, взглянув на меня.

Эге, она спрашивает, какой из нас нравится старшей. Та говорит, что высокий, значит я. Хорошо, а я отвечу, что мне нравится маленькая, толстенькая. Ну-ка, вспомним уроки Сони! Кашлянув, говорю:

 — Эс гефельт мир кляйне унд дике!

Бедные, что с ними сталось! Они даже привскочили, а у старшей невольно вырвалось:

 — Шпрехен зи дейч?!

 — Я, я, мейн либе… Катя. Немножко разбираюсь. Продолжайте.

Но продолжать не пришлось. Зазвонил телефон. Посмотрев на меня, заметно смутившись, старшая взяла трубку.

 — Центральная… Да–да… Это вы, Потап Евсеич?.. Никого нет… Какие большевики?..

Я заволновался. Что, если взять у нее трубку? Но тогда сразу откроешь все.

 — Неужели?.. Нет, тут никто не приходил. А какие они?.. Всякие? Не–ет. У нас тут караул… От воинского… Верно, верно… Придете? Хорошо… Стрельба? Не слышу. Ждем… Да, все благополучно.

Она положила трубку, оглянулась на нас и начала шептаться с подругой. Мы со Степкой, догадавшись, в чем дело, даже не взглянули на них. Через некоторое время я встал и, сказав Степке «налей еще по стакану», вышел. На крыльце столкнулся с Павлушкой.

 — Слышал стрельбу? — спросил он.

 — По телефону сейчас начальник почты звонил. Где была стрельба?

 — Там, — указал он в тот конец города, где расположены казармы.

На улице уже светало. Кое–где мелькали люди. Павлушка дрожал от холода и волнения.

 — Потерпи еще немного. Вот что, я случайно узнал от сторожа, что на чердаке казначейства пулемет «максим». Начальник почты запрятал. Он сейчас придет сюда, ты впусти его, но сначала строго спроси: кто? Фамилия Ангелов. У него ключи от чердака.

Я вернулся и продолжал говорить со сторожем. Через некоторое время открылась дверь. Запыхавшись, почти вбежал человек в расстегнутом пальто.

 — Фу, едва добежал. Здравствуйте. Вот хорошо, что у нас караул.

Отдышавшись, он сел недалеко от нас. Это был высокий, хорошо сложенный мужчина лет тридцати пяти.

 — Что там произошло, Потап Евсеич? — спросила телефонистка.

 — Кто-то открыл тюрьму и выпустил большевиков. Теперь они ходят по городу, ловят членов управы. Председателя арестовали, четырех членов управы тоже. А я едва спасся. Нет, какая оплошность! Они могут все учреждения занять, казначейство ограбить. Надо бы всюду караулы. Воинский и комиссар вчера выехали в уезд, а тут вон что.

Вдруг он обратился ко мне:

 — Какая святая душа догадалась вас прислать?

 — Дежурный, — ответил я.

 — Спасибо ему. Вот что, солдатики, от почты ни на шаг. Если появятся большевики, бейте в негодяев.

 — Так и приказано, — подтверждаю я.

 — Когда шли сюда мимо тюрьмы, ничего не слыхали?

 — Все было тихо, гражданин начальник.

 — Нет, ловко, а? Подозреваю, что все обделано с согласия начальника тюрьмы. Что же теперь делать? Могут почту занять…

 — Нет, — говорю, — почту не дадим занять. Если не справимся, вы поможете. Лишний наган — дело важное.

 — О, черт! — схватился он за карман. — Ключи успел захватить, — вынул он ключи и, посмотрев, положил обратно, — а наган в столе. Побегу!

 — Разрешите мне проводить вас, — вызвался я. — Опасно.