Повести

Комиссар запрокинулся в сани.

36

Второй день идут митинги в здании театра, в гимназии. Из ближайших сел и деревень много понаехало крестьян.

Посланы приветственные телеграммы Ленину в Совет народных комиссаров и губернскому комитету большевиков.

Не однажды читалось обращение Петроградского совета «К гражданам России». От губернского комитета большевиков пришла ответная телеграмма:

«Поздравляем захватом власти держитесь стойко готовьтесь созыву съезда Советов.

Предгубкома Харитон Рулев».

Вечером с Павлом пошли на телефонную передавать телефонограммы.

Знакомые телефонистки встретили нас приветливо.

 — У вас кто теперь начальник? — спросил я.

 — Сами, — ответила младшая.

 — Хорошо. Но чтобы вас никто не обидел, слушайтесь вот этого, — указал я на Павла. — Ему вручили вашу судьбу. А сейчас нам приказано передать в волости, — и я показал на листы исписанной бумаги. — Соединить недолго?

 — Кто умеет, быстро, — ответила старшая и включила первую волость.

 — Алексеевка? Приготовьтесь. Телефонограмма. Да, да, от земства…

 — От какого земства? — перебил я.

 — От кого же тогда?

 — От кого? Просто говорите «примите» и все.

Вновь начала вызывать волости.

 — Аргамаково?.. Говорит центральная. Телефонограмма. Не все ли равно, от кого? — посмотрела она на меня. Закрыв трубку, вполголоса прошептала: — Противный пьянчужка. «От кого, да что».

 — Говорите: «От Совета депутатов», — сказал я.

Заработала телефонная. Надо вызвать тридцать две волости. Надо переговорить с каждой, спросить, кто принимать будет. Более часа вызывала она. Переругивалась по телефону, спорила с невидимыми секретарями. Телефонистка по голосу знала, кто говорит, и походя давала почти каждому характеристику. В большинстве секретарями были те же волостные писари, народ прожженный.

 — Поим?.. Тарханы? Телефонограмма… Ждите звонка.

Я рядом с телефонисткой. На столике у меня текст обращения. Вызов идет к концу.

 — Свищевка? Здравствуй, Ваня… Да, я… Некогда сейчас… Телефонограмма срочная. После поговорим.

Когда вызвали последнюю по алфавиту волость, обе телефонистки вздохнули. И я вздохнул. Дальше предстоит моя работа. Как это выйдет: говорить сразу со всем уездом!

 — У вас готово? — спрашивает телефонистка.

 — Крутит, — храбрюсь я.

Вновь принялась включать, на этот раз только повторяя:

 — Агапово, Болкашино, Владенино…

Мгновенно представил себе, как во всех волостях уселись за разные столы разные люди. Кто приготовил карандаш, кто ручку, и вот ждут. Ждут, когда им, волостным писарям, почтенным, седым, лысым, старым или молодым, начнет диктовать телефонограмму какой-то сельский писаришка, фамилию которого они не слышали.

Телефонистка, совершенно разукрасив коммутатор разноцветными шнурами, продолжительно покрутила ручку.

 — Всем слышно? — спросила она Словно дождь в лесу зашумел. Телефонистка улыбнулась.

 — При–го–товь–тесь!

Молча, почти торжественно, передала мне трубку. Рука у меня задрожала, и самого проняла дрожь. Никак трубку к уху не приложу. А когда приложил, чуть не отшатнулся. Мать родная, что там делается в ней, в этой маленькой трубке! Будто внезапно прислонился к пчелиному улью. А секретари, не теряя времени, уже начали между собою здороваться, переговариваться, расспрашивать друг друга, кашлять, хрипеть — настоящий базар! Набравшись духу, громко кричу:

 — Говорит уезд!

Постепенно стихли голоса.

 — Здравствуйте, товарищи!

 — А–а-а, — загудело, зашумело в трубке. — «Кто передает?» «Почему «товарищи»?, «Добрый вечер», «Николай Иваныч?»

 — Всем слышно? — повторяю вопрос телефонистки.

Снова разнобой голосов. Одни гудят басисто, другие тянут тенорами, а вон совсем тоненькие, как бы детские голоса. Наверное, это помощники секретарей. А вот хриплые, словно худые трактирные граммофоны. Это, наверное, сидят за столами старые, наследственные писари с картофелеобразными носами, писари, впитавшие в себя еще от отцов и дедов подлость, хитрость, мошенничество и самое отъявленное взяточничество. Для этих ничего святого нет и не было.

 — Граждане секретари волостных управ, комитетов и советов, — начал я, — прежде чем передать…

 — Гро–о-мче… — наверное, из самой далекой волости послышался тоненький голосок.

 — Не надо громче, — пробасило рядом.

 — Это ты, Василий Афанасьевич? — тут же осведомился один.

 — Я, брат, я. А это вы, Сергей Петрович? Как живем?

 — Помаленьку, — ответил тенорок. — У вас земство или совет?

 — Слава богу, живем без совета. А вы?

 — У нас уже.

 — Дело ваше дря–янь.

Я отвел от уха трубку, спросил телефонистку:

 — В какой волости секретаря зовут Василий Афанасьевич?

 — А–а, Сурков. Мачинская волость.

И я сердито кричу в трубку:

 — Сурков из Мачи… Вас слышит тридцать одна волость и тот, кто сейчас вам об этом говорит.

Все голоса вдруг умолкли. Только дыхание и чей-то шепот, тяжелый вздох: «О–о, че–орт!»

 — Всем ли известно, что Временное правительство свергнуто? — спрашиваю.

Снова молчание. Настороженное, готовое вот–вот взорваться на разные голоса.

 — Туда и дорога! — раньше всех ответил молодой голосок.