Окисление продолжается. То не разбудят, то сам не встанешь, продрыхнешь до половины одиннадцатого и потом ходишь как приговоренный к смерти до самого обеда. Среды утро прошло так, что и сказать о нем ничего невозможно, знаю только, что было холодно и что снегу нанесены целые горы на улицу. Писал какую-то чертовщину о лекциях Теккерея, вяло, сухо и холодно. Обедал у Панаева, en petit comite[479]
(что очень приятно), с Фетом, истасканным Михайловым и новым цензором Бекетовым, человеком очень милым, не имеющим ничего цензорского и свирепого. От него узнал я, что с Булгариным произошла история за фельетон о новой таксе извозчиков[480], а с Старчевским за обруганные «Пропилеи»[481]. После обеда явился Тургенев, которого я еще видел перед обедом, с Лонгиновым. Читали очень милую вещь Фета «Днепр в половодье» и другую, «Гораций и Лидия»[482]. Но что за нелепый детина сам Фет! Что за допотопные понятия из старых журналов, что за восторги по поводу Санда, Гюго и Бенедиктова, что за охота говорить и говорить ерунду! В один из прошлых разов он объявил, что готов, командуя брандером, поджечь всю Англию и с радостью погибнуть! «Из чего ты орешь!» — хотел я сказать ему на это.Тургенев был мил так, как я его еще никогда не видал. Мне почти совестно, что я до сих пор с ним сух и даже не облобызал его по возвращении. В нем есть милая черта — откровенность, помогающая ему сходиться с людьми, чего у меня нет. Рассказывали скандалезные анекдотцы, события деревенские, говорили о Поль де-Коке, доннах, сельском управлении и Рашели. Разъехались около 8 часов. Дома застал я Жуковского с печальными известиями о здоровье Натальи Дмитриевны. Тик ее мучит нещадно, — что из этого выйдет? Слышал забавный анекдот о
В четверг встал ранее обыкновенного, немного поработал, получил от Г<алиев>ской глупейшее письмо о пишущем столе и манускрипты[483]
. Холод неслыханный. Проехал на выставку, ибо то был мой день, — там застал Криштафовича (при раздаче билетов) и некоего Казнакова, юношу средних лет с какой-то дубовой, коренастой и неприятной наружностью. Почти никто не являлся брать билеты; роздано их было штук 30. Потом на минуту приехал Инсарский, который мне нравится. Но Казнаков мне не нравится вовсе. Зажгли лампы, и народу стало являться несколько более. Дождавшись 3 3/4 часов, я вышел на улицу, к удивлению моему, без головной боли. Обедал у Дюссо, дорого и не совсем хорошо, но все лучше, чем у Луи, который неописанная свинья. Со мной сидел Арапетов, и мы довольно много беседовали. Дендизм сокрушает этого человека, но он довольно забавен и даже, я думаю, добр. Но сходиться с ним можно только faute de mieux[484]. Оттуда к Лизе на ее квартиру, где я никогда не был. Квартира неизящна, хотя в ней много хороших вещей, мебели, есть часы и канделабры. Видел ее тетку и Марью Федоровну, которой пора бы умереть. Оттуда мы поехали, proh pudor![485] к Новому мосту[486]. Вернулся домой довольно поздно, от усталости не мог читать, но голова не болела.Пятницу провел я в трудах, с небольшой зубной болью, вечером ездил в полк, видел Савона, Мейера, Смирнова и Александра Семеновича, который второй месяц уже в лихорадке. Кажется, что он себя расстроил ужасно.
Сделаем по вчерашнему совету моего портного расчет моим доходам за этот месяц и приблизительно расходам.
— 150 | Уплата Гр<игорию?> | — 100 | |
от Старчевского | — 200 | — М. | — 75 |
— 50 | — Лангу | — 70 или 95, не помню. | |
— 125,35 | 20 проц. | — 25 | |
L | — 40, да 25, да мел<очью?> | ||
Пелю | — 13 | ||
Всего 560 р. сер. | Около 400 |
Стало быть, на menus plaisirs[487]
вышло около 150 в три м<еся>ца, менее чем в три. Постараемся припомнить, куда.Дагерротипы — 7. Обеды пол. — 10. Увеселения — 15. Подарки — 10. Вино — 10. Книги и театры — 10.
Вот сколько ушло между рук, рублям 100 следов не отыскивается.
Янв<арь>. От Некрасова пол<учено> | — 400 | |
Старчевск<ого> | — 200 | 600 |
Долги: | |
брату | — 75 | |
за освещение пол<овина?> | — 25 | в запасе за В. Скотта. |
за Ванновск<ого> обед | — 10 | |
Лангу | — 25 | уже уплачено. |
Каменскому | — 50 |
Федотовские | — 50 |
Непредвиденные | — 15 |
— 250 |