Повести. Дневник

Худо я себя чувствую, да и не может быть иначе. My life is out of joint[1001]. Я ем больше, чем следует, не хожу пешком, голова ничем не занята, вообще нужна перемена места. И в образе жизни идет все одно и то же. Не стоит и говорить о четверге, хотя вечером я имел минутку удовольствия, слушая, как Островский читал «Картины семейного счастия»[1002].

Понедельник, 27 февр<аля>.

Немец<кая> масленица.

Мир, мир и мир![1003] Вчера принесли мне прибавление к газете с радостным известием. Оно пришло кстати, ибо в городе начинали ходить плачевные слухи, и я сам тревожился, тем более что Ковалевский держал со мной пари не в пользу мира. Соображая, что сей генерал знает гораздо более, чем я знаю, я не мог не колебаться. Но теперь, кажется, все кончено, — прошло время кровопролития. Мы пережили европейскую войну, видели многое, выучились многому и имеем право на отдых. Я очень рад и хотя не наклонен к особенному оптимизму, но гляжу вперед с надеждой и доверием.

Относительно моей жизни не могу сказать ничего хорошего. Я начинаю скучать, как, кажется, оно всегда бывает перед весною. Масленицей я не наслаждался вовсе — вся она состояла для меня из 9 блинов, полутора часу в театре (для свидания с Ш<елгуно>вой), нескольких званых обедов, на которых я ничего не ел по расстройству желудка, и всяком другом праздношатании. Помню, что мне особенно скучно было в среду на большом обеде, данном Гончаровым в квартире Языкова. Народу съехалось до 25, и этот вид черных сюртуков, с прибавлением Сол<л>огуба, навел на меня хандру. Евфанов приехал из Сувалок, а Своев из Финляндии, мы обедали вместе и не раз. Оба они, особенно первый, отчасти постарели. Своев одну ночь ночевал у меня, а теперь, вероятно, предается Морфею в объятиях Татьяны Николаевны.

В субботу предпрошлую справляли новоселье у Толстого. Тут был один любезный человек, кавказский герой Кутлер. С ним мы познакомились и сошлись накануне в Шахматном клубе, где я по нездоровью провел лишь часть вечера. Кстати о Шахм<атном> клубе, — он меня потешил на масленой в пятницу. Я забрел туда на минуту вечером и думал уйти скоро, но у нас в газетной комнате невзначай составилась импровизированная беседа и протянулась почти до полночи. Были: я, Языков, Храповицкий, некий молодой Михайлов и ополченный Сабуров, человек весьма дельный и недавно прибывший из Очакова. Потом играли в алагер. Положено сходиться по средам ввечеру и ужинать. Я думаю, эти вечера будут приятны. Григорович has made some slips[1004]. Вчера, однако, обедал он у меня, потом часть вечера сидели у Некрасова. Гр<игорович> был мрачен, но крайне забавен, что в нем редко совмещается.

На днях были у меня Салтыков с Безобразовым — толковали об устройстве нового журнала. Я советовал им приобрести «Библ<иотеку> для чтения». В четверг мы обедаем у Безобразова. Он, кажется, отличный человек.

Граве звал на бал в субботу, но я не был, в субботу же обедал с братьями Евфановыми, вечер же был посвящен чернокнижию. Француженка и новая донна Лиза, похожая на И. А. Шеффер.

Среда, 29 февр<аля>.

Колебания политические еще не пришли к концу. Газеты поторопились объявить мир уже подписанным. Сегодни газеты имели в себе опровержение и, вообще, не сияли отрадным светом.

Вчера не работал ничего. Около 12 часов утра по сильному морозу проехал в кондитерскую Пасети, там позавтракал, встретил В. Жуковского и дождался остальной компании, id est[1005] Григоровича, Панаева, Майкова-отца, Краевского и Боткина. Собравшись, пошли осматривать дом Лазарева и его редкости[1006]. Хозяин к нам вышел, угостил нас шоколатом и скоро ушел, к нашему удовольствию. Я еще никогда не видал дома, отделанного лучше и более изобильного хорошими вещами. Особенно милы: лестница, столовая, галлерея картин, salon en boiseries[1007] и комната перед гостиной, откуда видна лестница. Еще хорош зеленый коридорчик, весь увешанный пастелями и уставленный фарфором. По краткости времени ничто не поразило меня с особенной силой, да и вообще chef d'oeuvr'ов[1008] очень важных я не видел. При всем изяществе и богатстве, я не вполне доволен и если б был страшно богат, то устроил бы себе дом иначе.

Обедали у Вас<илия> Петровича. Были Толстой, Чернышевский, Бодиско, Анненков, Тургенев и Карпов. Вечер чувствовал утомление.

Вторник, 13 марта.

До этого дни стоит упомянуть о 1) осмотре дворца М<арии> Н<иколаевны>[1009], 2) плохом состоянии моего здоровья, 3) приапизме, 4) истории с новой компанией по части «Совр<еменни>ка», 5) обеде у Безобразова, 4 <6>) увеселении с Левицким и другими, 5 <7>) раздаче снимка портретов наших, 6 <8>) отъезде Григоровича, 7 <9>) приезде Своева, его ночлеге у меня и исчезновении, 8 <10>) возвращ<ении> Иславина. Новые лица знакомые: Рюль (его проделки в Шахм<атном> клубе и на вечере у Краевского), графиня Толстая, Энтговен. The governess and my fame[1010] Безобразова. Ник. Ап. Майков. Кутлер. Шумов. Сабуров. Михайлов.