Повести. Дневник

С давнишней поры я замышлял и несколько раз решался на радикальную перемену моего образа жизни и моих занятий. Обыкновенно подобные размышления приходили мне на ум, когда я ложился спать, редко являлись они мне в систематической форме, потому что я засыпал под свои мысли, — но даже когда случалось мне на что-нибудь решаться, я не приводил ничего в исполнение и — не без внутреннего укора — молча признавал себя фетюком. Так могли идти дела, когда я еще сильно философствовал, трудился и был доволен собой. Но теперь положение моего духа становится хуже и хуже и требует решительных, непоколебимых мер.

Я стал тщательно разыскивать причины моей скуки, вялости в уме и раздора с самим собою. Причин набралось так много, что и вычислить трудно.

1) Малочисленность приобретенных убеждений.

2) Охлаждение к цели моих литературных занятий и попыток.

3) Перемена образа жизни и деятельности (или, лучше, приближение этой перемены).

4) Влияние семейных обстоятельств.

5) Болезнь и предрассудки и недостаток развлечения.

Вот главнейшие причины, но многие из них существовали прежде, не мешая моему счастию и ручательству за его продолжительность. Вытекала тут общая причина: недостаточность прежде установленного порядка жизни и недостаток твердости для следования новому плану.

С тех пор, как я узнал, что жизнь есть не комедия, а борьба, что на свете не все к лучшему и что я слишком восприимчив для душевной беззаботности, моя прежняя теория жизни упала. Тщетные усилия подставить вместо нее новую поселили во мне презрение к своей собственной слабости и недеятельности. Может быть, я был слишком строг, ругая себя фетюком, может быть, мне следовало без негодования на себя строить новое здание из материалов по моим средствам.

Как бы то ни было, я стою теперь на обломках, и мне некуда спрятаться от напора жизни мелочной, расчетливой, материальной, которая с минуты на минуту должна ко мне подступить. Чиновническая жизнь должна страшно сушить душу, когда мы видим и военных людей такими черствыми. А военные люди имеют и разгульную беседу, и сладость отдыха от физической усталости, и ранние прогулки на заре (хоть и поневоле), и бивачные ощущения, и полукочующую жизнь. Да, расставаясь с военною жизнью, я говорю ей душевное спасибо за дружбу товарищей, за маневры, за дневки, за скандальную болтовню, за всё и за всё, в чем сердце мое находило много такого, о чем другие не помышляли. Я оставляю полк вовремя, окруженный уважением, провожаемый сожалением. Кажется, я немного удалился от дела.

Но теперь, когда прошли первые надежды и первые потехи юности, как разрушительно подействует на меня воздух канцелярии. Я сделаюсь свиньей, если до тех пор не успею сделаться порядочным человеком. Пока еще время, надо звать на помощь идеи истины, добра и изящества, звать на помощь любовь к науке и нравственному усовершенствованию, звать ощущения, смягчающие душу, звать самый эпикуреизм, собрать всё, что есть в душе сносного и порядочного, и составить из всего этого план жизни и дел, твердый, неизменяемый ни в одном случае, но способный к усовершенствованию.

Поздно составлять его, когда придется начинать новую мою службу: куча новых лиц и обязанностей надолго отуманит голову. Надо начать теперь же и, по мере составления, неотлагаемо приступать к исполнению.

Рассматривая распределение моего дня в материальном отношении, я нахожу его до того неудобным, что приписываю ему в сильной степени нравственные мои недуги. Я твердо убежден неоднократным примером, что чем более я предаюсь деятельности нравственной и физической, тем я счастливее.

Теперь же я живу как: встаю в 9 часов, иногда позже, вследствие такого сна я поутру вял и ленив и неспособен к труду. Я решаюсь вставать в 7 или 7 1/2 и ходить по улицам до усталости. Пока я не приищу себе достойного умственного труда, я буду утомлять себя физическими трудами. Правило мое будет: не быть праздным ни одной минуты в день, кроме короткого срока после обеда. Хотя бы, за неимением других занятий, пришлось мне гулять по Большому проспекту в день десять раз, я скорее решусь на это, чем сидеть на диване и ни о чем не думать. Сообразно сказанному будет расположен мой день. Но перейдем теперь к составлению новой философии, которая б устроила порядок моей нравственной деятельности. (Продолжение со временем).

16 янв<аря>.

Когда я слышу о болезни и смерти какого-нибудь простого человека, солдата или крестьянина, мной овладевает до чрезвычайности грустное чувство. В эти три месяца я почти видел смерть бедного Герасимова, у нас умерло два отличных человека, и теперь в доме тяжело больна одна женщина, при которой мы все родились.