Повести и рассказы

Капа обладала удивительным, редким свойством быть всегда счастливой — независимо от обстоятельств; даже плача несколько дней подряд из-за пьяницы Гадова, она всё равно была счастлива. Она радовалась, когда Гадов приходил, заполняя дом своим родным несвежим запахом, и, целуя руки, клялся в любви. Радовалась, когда, истерзав её жалобами и упрёками, он убирался и давал возможность вздохнуть свободно. Ну и, конечно, её счастье мощно подпитывал Лёха, который с детского сада относился к ней покровительственно: притаскивал в кармане кусочек солёного огурца или тефтельки, а в школьном возрасте, став уже бутылочным бароном, обеспечивал мать всем необходимым — сдобной мелочью, кефиром, билетами на «Льва зимой» или «Пустыню Тартари». Лёха был безупречным сыном: спустив с лестницы разбуянившегося отца, читал уткнувшейся в подушку Капе Диккенса, потом бегал по разливухам и подворотням в поисках обоссанного пиздрика и волок его домой.

Капитолина Андреевна робела перед величественным Марком Семёновичем и, несмотря на всё его дружелюбие и знаки внимания, близко с ним не сходилась, держала на расстоянии, хотя, конечно, ей нравились его мимозы на Восьмое марта, эклеры в обсыпке, чинные разговоры с Лёхой. И дочка нравилась. Юля приходила на Литейный писать натюрморты с фруктами и игрушками, вид из окна, голубей и кошек. Капа считала, что Юля — талант, и показывала психиатру снежного дракона, парящего над городом, а Семёнович довольно улыбался и урчал своё: «Вуз, диссертация, конференция»; при этом он с королевской щедростью платил Капе за уроки: игриво подсовывал в карманы конвертики с купюрами, жалея, что не носят уже корсет.

Как-то Гадов пропал на месяц, вернее, не пропал, а снова ушёл к Нине — своей первой и самой старой жене, которая его всегда ждала. Нина — седая, больная, бездетная — жила в большой коммунальной квартире, в двух комнатах, забитых книгами и антикварной рухлядью. Лёха регулярно ходил к ней «помогать» и, похоже, был единственным человеком, которому она доверяла. Главным его делом было возить Нину с её тележкой, набитой тряпьём, на дачу и с дачи. В Репино среди сосенок и шиповника потихоньку ветшала облезлая дачка со скрипучим полом, кислым запахом и разноцветными оконными ромбами на веранде. Нина завещала свою дачу Лёхе, но он этого не знал, и просил Бога сжечь Нинину дачу, чтобы некуда было ездить. Иногда Нина давала Лёхе какую-нибудь завёрнутую в тряпочку старую вещицу — вазочку или статуэтку — и поручала отнести в антикварный магазин. Вещицы там, как правило, не залёживались, их быстро покупали. (Однажды фон Гадов, пришедший на поклон к антиквару, увидел в его кабинете Нинину пастушку, заключённую в нутре Луикаторза, который прикинулся добропорядочным книжным шкафом.) Разбогатев, Нина кормила Лёху сосисками «Любительскими» и передавала три рубля его матери.

В общем, Гадов пропал, месяц не появлялся, и Марк Семёнович решил пойти на приступ кружевных глаз и хрупких позвонков. Явившись с утра без предупреждения, он бросился на Капу, стал целовать первые и судорожно сжимать под свитером вторые. Вдруг послышалось шарканье, и из Капиной спаленки вышел заспанный пиздрик. Прикинулся, гад, что ничего не заметил. «Здравствуйте, дорогой Марк Семёнович! Я готов, готов. Только подскажите, вы какую акварель купить хотели? Или маслице?»

* * *

«Попомните мои слова! Попомните! Будут три зимы, потом три лета, а потом уж ни хера будет!» По улице шла высокая старуха. Из-под съехавшего на лицо платка торчали длинный нос и растрёпанные космы, в руках она несла драные сумки. Шла и вещала, обращаясь к шарахающимся прохожим: «Три зимы до конца света! И ни хера вам не будет!» Остановилась, забормотала что-то, поправила платок и запела «Богородице Дево, радуйся!» Пошла дальше с пением, которое прерывалось хриплыми криками. За старухой семенил Марк Семёнович в элегантном пальто и чистых ботинках. На ходу записывал что-то в блокнотик. Старуха в автобус — и он в автобус, старуха в столовую — и он в столовую. В столовых старуху знали и, завидев, сразу принимались гнать, она же уходить не хотела и с руганью шаталась у столов: собирала объедки, запихивала их в рот и кидала в сумки. Марк Семёнович возвращался домой поздно — грязный, усталый, но довольный. Юля его кормила, чистила ботинки, пальто. Вынимала из кармана блокнот, читала записи, утирала слёзы.

Марк Семёнович задумал писать книгу о городских сумасшедших. Гуляя по городу, он выискивал странных людей, ходил за ними и заносил в блокнотик учёные мысли об особенностях их поведения. Учёные мысли становились всё бессвязнее. Юля показала блокнотик Лёхе. «Марк Семёнович, вам не кажется, что у вас поехала крыша?» — «Алексей, меня волнуют тайны человеческого сознания. Со мной всё в полном порядке. Я спокоен и рассудителен — в отличие от окружающих».