Повести и рассказы

Его неразлучные товарищи по комнате в совместной жизни - Клинков и Громов - должны быть недалеко, потому что эта троица почти никогда не расстается...

Действительно, не успели еще сумерки сгуститься в темный весенний вечер, как на лестнице раздались два голоса - бархатный баритон Клинкова и звенящий тенор Громова:

- А я тебе говорю, что эта девушка все время смотрела на меня!

- Это ничего не доказывает! В паноптикумах публика больше всего рассматривает не красавицу Клеопатру со змеей, а душительницу детей Марианну Скублинскую!

Не найдя на это ответа, грузный Клинков сердито запыхтел и первым вошел в общую комнату, захлопнув дверь перед самым носом Громова.

- Пусти! - прозвенел Громов, налетая плечом на дверь.

- Проси прощенья, - прогудел голос Клинкова изнутри.

- Ну ладно. Прости, что я тебя назвал идиотом.

- Постой, да ведь ты меня не называл идиотом?

- Я подумал, но это все равно. Пусти! Если не пустишь, встану завтра пораньше и зашью рукава в твоем пиджаке.

- Ну, иди, черт... С тебя станется.

Громов вошел, и тут же оба издали удивленное восклицание:

- Чего это он тут набросал на полу?

- Какие-то бумажки. Может быть, старые письма его возлюбленных...

- Или счета от несчастного портного...

- Или повестки от мирового...

Клинков поднял одну скомканную бумажку, расправил ее и вскрикнул:

- Господи Иисусе! Да ведь это деньги. Пятирублевая бумажка.

- И вот!

- И вот! Я слепну! Я задыхаюсь!

- Да тут их десятки!

- Сотни!

- Зачем он их разбросал тут?

- Я догадываюсь: он хочет нас поразить.

- Знаешь, давай сделаем вид, что мы ничего не замечаем.

- Идет. Эй, Подходцев! Не стыдно ль спать, когда цвет русской интеллигенции бодрствует?! Вставай!

Подходцев проснулся, спустил ноги с кровати, поглядел на бумажки, на спокойные лица товарищей и до глубины души удивился их равнодушию.

- Вы только сейчас вошли?

- Уже минут пять. А что?

- Вы ничего не замечаете?

- Нет. А что?

- На полу-то...

- Что ж на полу... Бумажки какие-то набросаны. Зачем ты соришь, ей-богу? Что за неряшливость?

- Да вы поглядите, что это за бумажки!! - прогремел Подходцев.

Клинков поднял одну бумажку и в ужасе бросил ее.

- Ой! Деньги! И на них кровь.

- Подходцев... Он умер сразу, или агония у него была мучительная?

- У кого?

- Кого ты убил и ограбил.

- Животное ты! Эти денежки чисты, как декабрьский снег!.. Оказывается, что три дня подряд я снился одной из моих теток... И снился "нехорошо", как она пишет. Думая, что я болен или заточен в тюрьму, она и прислала мне ни с того ни с сего четыреста рублей.

- Что за достойная женщина!

- Завтра же, - сказал Клинков, - я приснюсь своей тетке.

- Да уж... Если бы это от тебя зависело, ты извел бы бедную старуху своими появлениями.

- Что ж ты думаешь делать с этими деньгами?

- Не я, а мы. Деньги общие.

- Нет! - твердо сказал Клинков. - Для общих денег это слишком большая сумма!..

- Но ведь я получил их благодаря вам.

- Каким образом?

- Тетке снилось, что я нехорошо живу. Результат - деньги. Теперь: если я действительно нехорошо живу, то благодаря кому? Благодаря вам. Значит, мы заработали эти деньги все вместе.

- Убийственная логика.

- Верно, за нее убить мало.

* * *

Три друга собрали деньги, разгладили их, положили на середину стола и, усевшись вокруг, принялись их рассматривать чрезвычайно пристально.

- Большие деньги, - покачал головой Громов. - Если начать на них пить можно получить белую горячку, если есть - ожирение сердца и подагру, если тратить на красавиц - общее расстройство организма.

- Следовательно, нужно сделать на них что-нибудь полезное.

- Можно открыть кроличий завод. Выгодное дело!

- Или купить имение с образцовым питомником.

- Или нанять целиком доходный дом и отдавать его под квартиры.

- А почему ты молчишь, Громов?

- Мне пришла в голову мысль, - застенчиво произнес Громов.

- И как же она себя чувствует в этом пустом помещении?

- Мысль такая: давайте, господа, издавать сатирический журнал.

- Я могу только издать удивленный крик, - признался Подходцев, действительно ошеломленный.

- Но ведь это идея, - вдруг расцвел Клинков. - Вы знаете, а может быть, и не знаете, что я довольно недурно рисую карикатуры. Громов пишет прозу и стихи.

- А что же я буду делать? - ревниво спросил Подходцев.

- Ты? Издательская и хозяйственная часть.

- Это будет чрезвычайно приятный журнал.

- И полезный в хозяйстве, - добавил Подходцев, кусая ус.

- Почему?

- Как средство от мух.

- Не понимаю.

- Мухи будут дохнуть от ваших рисунков и стихов.

- Берегись, Подходцев! Мы назовем свой журнал "Апельсин", и тогда ты действительно ничего в нем не поймешь.

- Постойте, постойте, - вскричал Громов, сжимая голову руками. "Апельсин"... А, ей-богу, это недурно. Звучно, запоминается и непретенциозно!

- По-моему, тоже, - хлопнул тяжелой рукой по столу Клинков. - Это хорошо: "Газетчик, дайте мне "Апельсин"!

Громов вскочил, схватил с дивана подушку, приложил ее, как сумку, к своему боку и, приняв позу газетчика, ответил густым басом:

- "Апельсинов" уже нет - все распроданы.

- Что ж ты, дубина, не берешь их больше?

- Да я взял много, но сейчас же все расхватали. Поверите - с руками рвут.