Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Вьюга все еще не достигла апогея. Бесшумный танец белых дьяволов с минуты на минуту становился все более буйным. Холлерер пробирался вперед очень медленно. Мороз вонзался ему в лицо, мороз парализовал все его тело, пылал в легких, горел в жилах. Свежевыпавший снег был вязким, как ил, засасывал его ноги. Временами Холлерер проваливался в него по пояс. Его раны не были смертельны, но они все время открывались, ослабляя его, хотя кровь запеклась под твердой, как дерево, курткой, образовала корку и уже не оставляла следов. Порывы вьюги усиливались. Холлерер остановился, чтобы перевести дыхание. Кругом не видно ни зги, ничего, кроме беззвучного танца белых дьяволов. Где-то у подножия скалы притаился Вайс и, вероятно, представлял себе, как он после вьюги вернется в роту: «Я уничтожил Холлерера!» — скажет он. «Он уничтожил меня без единого выстрела», — подумал беглец. Холлерер повернулся, подставил вьюге спину. Посмотрел на запад; там, в темноте, за двумя-тремя грядами гор проходила шведская граница. Надо только позволить вьюге гнать себя вперед, и он будет спасен. Надо только следить за тем, чтобы вьюга не обрушила на него со скал снежный ком или глыбу. Хотел бы он видеть тот патруль, который поймает его в такую непогоду, даже если он уже отправился за ним в погоню. А когда он, Холлерер, окажется в шведской деревушке, у людей, таких, как он сам, плевать ему тогда на всех пограничников и палачей на свете.

Лицо Холлерера, обожженное морозом, казалось черным среди белой тьмы. Беглец растер лицо снегом. Он сиял лед с бровей, оттаял его с подбородка теплом ладони. И повернулся спиной к границе, снова подставив лицо вьюге. Он карабкался вверх по ускользавшей под ногами бесконечной плоскости. Перед ним плыли очертания скалы, словно нырявшей в хороводе пляшущих белых дьяволов, словно тонувшей в этом ледяном беззвучном прибое. Снег под ногами беглеца становился тверже. Холлерер взобрался на массив. Теперь он больше не проваливался, но двигался очень медленно. Холлерер согнулся почти под прямым углом. Если он пытался выпрямиться, белые дьяволы безмолвно толкали его в прежнее положение.

Он снял со спины пустую, ненужную больше винтовку, оперся на нее и все же не мог больше сделать ни шага. Но где-то под ним находился Вайс. Холлерер повесил винтовку себе на грудь и пополз на животе по земле; ее ледяной холод пронизывал его все сильнее. Руки сквозь толстые рукавицы чувствовали под собой скалу. Не распрямляясь, он сделал поворот. Теперь вьюга хлестала его сбоку. Холлерер спрятал лицо от ветра. Двигаясь по обледенелой скале, он походил на огромного беспомощного червя. Его поле зрения было ограничено, он мог смотреть лишь вперед и скорее чувствовал, чем видел, где спуск. В одной из ложбинок Холлерер в изнеможении распластался на снегу, позволив ветру хлестать себя, и закоченевшими пальцами наскреб под снегом несколько кустиков брусники. Он утолил жажду красными мерзлыми ягодами. Теперь, впервые отдыхая после дикой травли, беглец почувствовал голод. Он вынул из мешка сухари, шоколад и жадно съел их. «Нет, Вайс не уйдет от меня». Черт возьми, если ему, Холлереру, суждено подохнуть, — а в том, что он подохнет, у него не было сомнения, — то и Вайс получит свое. Вайс — конченый человек, его песенка спета. И под этой главой наконец будет подведена черта. Но какова будет новая глава, кто начнет ее, и почему товарищи должны были всему верить? Господи! Ведь они одним выстрелом могли уничтожить Вайса, ведь Вайс был один против шести. Эти шестеро боялись его хнычущего голоса больше, чем смерти, которая их постигла. А он, Холлерер, разве он сам до этого часа не боялся Вайса больше смерти?