Повести и рассказы писателей ГДР. Том I

Холлерер сощурил глаза. Он вслушивался и всматривался в белую беззвучную беснующуюся тьму. Винтовка ерзала на его груди, он таскал ее с собой, пустую и ненужную. Шатаясь, Холлерер ковылял по краю скалы. Несколько раз он споткнулся и чуть было не сорвался в пропасть. Он мог продвигаться лишь очень медленно, вынужден был часто останавливаться, чтобы перевести дух и собраться с силами. Вместе с бурей беззвучно летели один за другим часы; когда белые дьяволы наконец угомонились, может, уже наступила полночь, а может, было и еще более позднее время. Холлерер выпрямился во весь рост и, стоя прямо, наслаждался отдыхом. Приложив ладонь ко лбу, обозревая даль, он мог видеть, как ласково прижимается тундра к пограничным горам, обнимает, окутывает их, влечет вниз, крепко держа в надежных и опасных объятиях, чтобы затем погубить в беспредельных болотах и пустынях. Там теперь спасение, будущее, новая глава. Последний отрезок пути Холлерер преодолеет, если уж он справился с самой смертью. В эту ночь, в эту пургу никто больше не станет его искать. Надо только идти все на юг. Да он и не может ошибиться, перевал широк, удобен, скоро начнется отлогий спуск. Все время вниз и только вниз, не карабкаться, не преодолевать препятствий, продовольствия хватит, пока он доберется до места, где будет в полной безопасности. Главное — продержаться. Теперь все становится просто и безопасно. Короткий отдых, и он поборет свою слабость. Необходимо как можно скорее вернуться к перевалу, к перевалу, где лежат мертвецы. Где мертвецы…

Глаза Холлерера, уже не скованные обледенелыми бровями, всматривались в белую тьму неподвижным, холодным, словно ледяным взглядом. Почерневшее лицо было защищено и спрятано под капюшоном куртки, и только глаза с остановившимся взглядом, эти холодные, словно заледенелые, выжженные морозом глаза то вспыхивали, то вновь потухали. Снежная вьюга ослепила их.

Или это что-то другое? Холлерер, мигая, смотрел в глубину пустыни, поверх расплывающихся скал. Глаза слезились. Слезы замерзали. Маленькие ледяные слезы, повисшие на ресницах. Холлерер, мигая, стряхивал их, и они падали вниз, к мертвым. Он не прошел мимо них. Он еще не отомстил за них.

Холлерер не мог видеть почву под ногами. Все было сплошной зыбкой тьмой. «Господи, — думал он, — мне двадцать шесть лет, а что хорошего я видел в жизни? Все шло вкривь и вкось. Все я делал неправильно, ничего не понимал. Всегда был ужасно одинок, это самое скверное. Когда ты одинок, они уничтожают тебя. Мои товарищи могли остаться в живых, и только Вайс обагрил бы своею кровью снег. Но я молчал, товарищи были сами по себе. Кольмайер тоже замкнулся в себе, а ведь все мы были заодно. Господи, если бы мы вовремя поговорили друг с другом, не пришлось бы теперь одному убивать другого. Они разъединили нас, раскололи и в каждом создали разлад с самим собой. Потопили дружбу и благородство в ненависти и жажде убийства, и меня… и меня доконали. Ничего у меня не осталось, кроме вражды, крови, пепла… Если бы мы сказали «нет», если бы не захотели, если бы не выполняли… что могли бы сделать Вайс и ему подобные против всех нас? Да, и вот — расплата, и товарищам пришлось расплатиться. А хнычущий голос из укрытия уничтожил нас всех. Вайс опять устроился в безопасном убежище, опять одурачил нас. И так всегда, на протяжении всей мировой истории, и всегда нам крышка».

Холлерер оперся на винтовку, на его лице, еще больше потемневшем от волнения, горели глаза — последние искры, мерцающие под пеплом. Раны снова открылись. Медленно, упорно, уходила из него жизнь. Холлерер потащился дальше. Его мысли смешались… «Га-а-зы! Га-а-зы!..» Эта собака Вайс в конце концов просчитался… Сто сорок один раз, честь полка… Под конец он все-таки просчитался… «Эй ты, Холлерер, я обламывал не таких, как ты…» Я не доносчик, господин генерал, с Вайсом я сам расправлюсь… Он хитер, может быть, хитрее всех, но на этот раз он попался на собственную хитрость. Кольмайер, да, он был моим другом, делился со мной последней сигаретой, был лучшим столяром в роте, мог бы после этого кровавого безумия целую жизнь сколачивать гробы для почивших в мире людей… От одиночества погибаешь… От проклятого, бессмысленного, беспричинного одиночества погибли Зеппель Веглейтнер, Блазиус Гфейлер, Матиас Андрейнер, Якль Лехталер, Мартин Мейергофер, Карл Кунцльман… тундра, волчий закон, Вайс. В этот раз, единственный в своей жизни, Вайс просчитался.

Холлерер упал ничком. Снова поднялся, нагнулся, отыскал винтовку. Он шел, покачиваясь, сквозь утихающую метель. Нет, далеко ему не уйти, это яснее ясного. Вначале его шансы на спасение были один к десяти. Сейчас они равны нулю. Он предвидел, что так будет. Вайс — это злой рок, который следует по пятам, стережет на каждом шагу, склоняется над твоей постелью, скалит зубы и вешает тебя. Он следует за тобой, пока не наступает конец всему.