И они пошли по берегу; справа и слева луга, впереди железная дорога, поля с прибитыми ливнем хлебами — вот уж прибавилось крестьянам забот, — а там открылась и вся равнина, зеленая необъятность. День был прекрасный и светлый, несмотря на то, что лесные лощины окутала пелена тумана и осень начиналась по-необычному. Прекрасный и светлый, несмотря на то, что река еще долго не войдет в свои берега, как обычно бывает только весной. И даже несмотря на то, что вокруг не было ни клочка сухой земли, где бы можно было отдохнуть. Несмотря на это.
Гюнтер де Бройн.
Бездонное черное озеро.
(Перевод Е. Закс)[1]
Стоит мне вспомнить, как я встретился с Эвой, с которой мы не виделись год, и мне начинает казаться, будто я рассказываю не о себе, а о ком-то постороннем. Случилось это всего неделю назад, но все, о чем я тогда думал и что делал, представляется мне сейчас чем-то далеким, словно я вижу эти события сквозь хрустально-прозрачный воздух, когда ясно различаешь каждую деталь, но все в целом представляется нереальным.
Не помню уже почему, но в тот вторник я сошел на Александерплац и медленно побрел к Штраусбергерплац. Может, мне хотелось поглядеть на новые жилые кварталы, а может, не было охоты так рано идти домой, где лежала стопка ученических сочинений, а жена, как обычно, ждала с обедом. Стояла туманная, хмурая погода, воздух был влажный и душный, как перед грозой, и белесые лучи бледного сентябрьского солнца изредка прорывались сквозь низко нависшие тучи.
Я давно уже миновал Штраусбергерплац и раздумывал, дойти ли мне до городской электрички или спуститься в метро, как вдруг увидел, что впереди меня идет Эва. Я узнал ее по манере втягивать при ходьбе голову в плечи, словно пряча ее. Она шла, опустив глаза в землю и зажав под мышкой битком набитый портфель, так что молния не закрывалась.
Несколько секунд я колебался, не решаясь заговорить с ней: я знал, что быстро от нее не отделаться, уж в этот день наверняка, а может, даже в ближайшие недели, а то и месяцы. Мы уже много раз теряли друг друга из виду, но стоило нам встретиться, как наши странные отношения, неизвестно когда начавшиеся и когда кончившиеся, начинались снова.
Повстречав сегодня Эву, я и обрадовался и испугался. Она опять внесет сумятицу в мою жизнь, взвалит на меня проблемы, меня не касающиеся, станет требовать на них ответа, которого я не в силах дать. Я вспомнил и о жене, которая, если я расскажу ей об Эве, лишь с трудом сумеет скрыть беспокойство, вызванное этой встречей.
Однако радость свидания пересилила все сомнения. Я догнал Эву и заглянул ей в лицо. Она отпустила волосы, и они придавали ее суровому лицу очарование, которого ей не хватало. А может, все дело в голубой кофточке, и это именно она придает ей такой девичий вид?
Я заговорил с ней, и, когда она взглянула на меня, я заметил на какой-то миг в ее глазах незнакомое мне выражение. Такой взгляд бывает у человека, который не понимает, что творится вокруг него. Впрочем, в глазах Эвы тотчас вновь засветился нежный, печальный ум, так благотворно действовавший на меня с первого дня нашего знакомства.
— Вольфганг, ты? Здравствуй! — Она улыбнулась своей обычной улыбкой, заменявшей у нее шумные восклицания и объятия.
— Какая же ты молодец — встречая тебя, не надо терзаться угрызениями совести, — сказал я.
В последний раз я заходил к Эве год назад, когда в отчаянии метался по городу с букетом, разыскивая свою невесту, и мысленно уже представлял себе, что она ушла к другому. Эва поставила цветы в воду и, насколько это было в ее силах, успокоила меня. На другой день все счастливо разъяснилось, но с тех пор, кроме извещения о свадьбе, я не подавал ей вестей о себе. Теперь же Эва взяла меня за руку и сразу стала такой, как прежде.
— Ты счастлив в браке? — спросила она.
— И да и нет, но в основном — да.
Есть множество вещей, даже в самом счастливом супружестве, о чем не расскажешь жене. Может, потому, что слишком ее любишь. Эве можно было рассказывать все. Она замечательно умела слушать.
— А ты?
Она поняла, что я имел в виду.
— Знаешь, — сказала она, и робкая улыбка сделала грубоватое лицо миловидным, — такие встречи, как эта, могут вернуть детскую веру в чудеса. Как раз сегодня ты мне очень нужен. Ты никогда еще не был мне так нужен, как сейчас.
Вот и эти слова были для нее характерны. У нее всегда была склонность вкладывать особый смысл в обыкновенные будничные дела — случайность у нее превращалась в чудо. Это могло вызвать недоуменную улыбку, но, с другой стороны, вселяло и страх за нее.
— Как вижу, наши позиции мало изменились, — сказал я как можно бодрее. — Сентиментальные от природы, мы пытаемся идти разными путями — ты вниз, в глубокую засасывающую область чувств, освещенную светом веры, я — вверх, во внечувственную ясность разума. Оба мы идем, быть может, непроходимыми путями, и оба удивляемся, что жизнь не считается с поставленными целями.