Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

И тут я выложила ему начистоту все, что накипело у меня на душе. Наш разговор и впрямь мог вылиться в ссору, я уже представила себе, как, вконец разочарованная нашей жизнью, я швыряю к его ногам кожаную сумку со звенящими монетами… Выложив все, что наболело, я умолкла. Как же все это изменить, как изменить опостылевшую мне жизнь, я не знала. Оказалось, что все мои желания, все мечты ничего не стоят, едва только я собралась их высказать вслух. Я стояла растерянная, не находя ответа на волновавшие меня вопросы. Как бы то ни было, а кусок хлеба надо зарабатывать, и здесь, на пароме, нам это удавалось. Остальные возможности были слишком сомнительны. Особенно для калеки — ведь в то время в Германии было пять миллионов безработных. «Надо напрячь все силы, пусть хоть ребенок наш не знает нужды», — так мы решили и почувствовали облегчение. Наше существование обретало смысл.

Дни снова потекли своей чередой. Правда, мы с Иоганнесом стали немного ближе друг другу. Мы вместе радовались, глядя, как подрастает наша дочка. Время от времени, принарядившись, мы отправлялись в село в гости. Мой Иоганнес стал менее замкнутым, порой вел откровенные разговоры и уже не стучал ладонями по столу, когда его друг заводил речь о политике. Он начал посещать какие-то собрания и даже те, куда его заманивал сам помещик. Это были собрания нацистов, их в то время было много повсюду. Нацисты хотели, чтобы Иоганнес вступил в их партию, они считали, что на него можно положиться, и намерены были избрать его своим кассиром. Но он и слышать об этом не хотел. На этих сборищах слишком много говорилось о войне, кроме того, его закадычный друг решительно отсоветовал ему вступать в нацистскую партию — она, мол, не для бедняков. Я, признаюсь, ничего в этом не смыслила; как мне было понять, на чьей стороне правда? Только однажды, в тридцать третьем году, когда Гитлер уже стоял у власти, я услышала, как кто-то сказал моему мужу: «Что ж ты упустил случай, теперь бы ты выбрался из дерьма». И тут меня снова одолели глупые мысли, и я принялась осыпать Иоганнеса упреками. Но его нелегко было сбить с толку. Он все повторял мне слова своего друга: Руди пророчил и Гитлеру и войне, которую тот готовит, печальный конец.

Похоже было, что война и в самом деле не за горами. Вскоре мы перестали узнавать нашу долину. Повсюду раздавались треск, грохот, выстрелы. Многие дороги были разворочены, по другим проезд ввиду опасности для жизни закрыт. Рассказывали, что решено было сровнять с землей двадцать четыре деревни — они якобы мешали солдатам и танкам проводить маневры. А чтобы готовиться к войне, требовалось много места. Однако село Ферхфельде и наш домик каким-то чудом уцелели. Паром продолжал все так же ходить от одного берега к другому, только пассажиров стало куда больше. Сотни, тысячи новобранцев, что жили неподалеку в казармах, получив увольнение или отпуск, рвались подальше от офицеров, им хотелось повидать что-нибудь другое, кроме голых казарменных стен и учебных полигонов. Отец и муж между тем смастерили шлюпку. Почти каждый день за приличную плату мы стали ее давать напрокат солдатам. Им нравилось вместе с девушками поплавать по реке и погрести, а для нас это был хороший приработок.

Я умела ладить с молодыми солдатами и даже нравилась некоторым из них, они совали мне любовные записки, дарили разные безделушки и приглашали на свидание. Я, конечно, отказывалась, но в душе была рада такому вниманию и нередко заливалась краской, словно молоденькая влюбленная девушка. Мой муж все видел и только усмехался — он не находил в этом ничего дурного. Но однажды он все-таки вышел из себя. Случилось это под вечер на пароме. Ко мне привязался какой-то унтер-офицер и настойчиво уговаривал выпить с ним из одной бутылки шнапсу. Недолго думая, Иоганнес опрокинул ведро с водой на голову этому кавалеру-неудачнику и с такой яростью отчитал его, что я боялась, как бы он его, чего доброго, за борт не выбросил. Позднее я спросила:

— Скажи, Ганнес, почему ты так рассвирепел? Потому что он был пьян?

Он потряс головой.

— Мне эти мерзавцы и трезвые противны. Пусть они оставят нас в покое. Что общего между их и нашей жизнью?

Время тогда было неспокойное. Днем и ночью беспрерывно гудели моторы, скрежетали гусеницы танков, слышались отрывистые слова команды, топот сапог и пение, напоминающее звериный рев. А в дни маневров начинался сущий ад, кругом грохотало и скрежетало так, будто война уже в разгаре. По ночам, когда особенно оглушительно дребезжали оконные стекла, дочка в испуге просыпалась и громко вскрикивала. Мы же, взрослые, вскоре привыкли к этому шуму и грохоту и не замечали проносившихся со свистом снарядов и сигнальных ракет.