Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

— Сколько же я болтаю? Как быстро бежит время. Ты чего хочешь, кофе или чаю?

— Мне не хочется пить, — ответил мальчик.

— А есть хочешь?

— Да.

Он Всегда хочет есть, как и его отец. Отрезав хлеба, она густо намазала его маслом и домашней ливерной колбасой, которую привезла из села. Ее не очень приветливо встречали жители Ферхфельде, однако купить она могла там все, чего желала. А желала она всегда самого лучшего для своего сына. Она кормила его прямо-таки на убой, но он оставался хилым и болезненным, с отцом у него не было даже отдаленного сходства.

Проглотив кусок, мальчик хотел было вытереть рот рукавом, но в замешательстве опустил руку и, озадаченный, уставился на мать.

— А костюм? Скажи, как же костюм оказался здесь, если…

Женщина усталыми шагами подошла к окну, несколько минут молча смотрела в пустоту, потом снова опустилась на скамью рядом с сыном, который, так и не доев бутерброда, отодвинул его от себя.

— Да, костюм… — помолчав, заговорила женщина. — Костюм многое помог мне понять. Представь себе, мой мальчик, вызывает меня однажды к себе английский комендант нашего села. У меня на глазах он развертывает пакет — и я вижу костюм, в котором последний раз ушел из дому мой муж. Три месяца о нем ничего не было известно. И вот под Бойценбургом русские обнаружили на берегу выброшенную течением шлюпку и в ней этот костюм. Так объяснил мне комендант. Я в свое время заявила о пропаже и подробным образом описала коричневый костюм в светлую полоску, поэтому находка была направлена прямо в село вместе с длинным протоколом на нескольких языках. Все это, правда, страшно затянулось — ведь царил послевоенный хаос, да к тому же страна была разбита на зоны.

— Это костюм вашего мужа или нет? — спросил меня комендант через переводчицу. Я долго ощупывала ткань и затем кивнула. Тут английский офицер схватил мою руку, а переводчица пояснила, что господин лейтенант выражает мне сочувствие — в лодке был найден труп мужчины с изуродованной рукой. Теперь у них нет сомнении в отношении личности покойного. Я узнала также, что муж мой похоронен в Бойценбурге, и получила разрешение посетить на той же неделе его могилу. На могиле не было ни креста, ни надгробной плиты. Я отдала кладбищенскому сторожу все деньги, которые у меня были с собой, и он обещал посадить несколько кустиков вереска — последний привет из родных краев.

По дороге домой меня одолевали странные мысли. Смерть человека, с которым ты прожила долгие годы, не может оставить тебя равнодушной. Даже если у тебя с мужем не было душевной близости, у вас все равно было много общего, и прошлое вдруг предстает перед тобой в новом свете — примиренном или даже лучезарном — и тебя одолевают грустные думы: почему ты недостаточно старалась облегчить ушедшему жизнь, доставить ему радость хотя бы на час?

В таком покаянном настроении предстала я перед юношей, который прочно занял место покойного. Он встретил меня у порога. Желая, очевидно, сделать мне сюрприз, он почистил, отутюжил и надел на себя коричневый костюм. А я, увидев его в этом наряде, громко вскрикнула и лишилась чувств. Трудно было придумать более жестокую шутку. С этого времени будто пропасть пролегла между нами, и ни один из нас не был в силах перешагнуть через нее. Во мне родилось страшное подозрение. Кто-то убил моего мужа. Убийцей был, видимо, тот человек, что взывал с другого берега о помощи.

Но сердце мое противилось такому подозрению. Нет, этого не может быть! — кричало во мне все. Ведь я уже знала, что ношу под сердцем тебя, мой мальчик. В те дни я жила, как в бреду, мучилась сомнениями и, оставаясь одна, часто и подолгу плакала. Когда же появлялся он, я встречала его улыбкой и никому не решалась довериться — люди и так уже пальцем на меня указывали, заметив, что я беременна… Вскоре среди жителей села стали ходить невообразимые слухи. Некоторые говорили, что я сама задушила мужа — ночью, в непогоду, на середине реки — и лодку с мертвецом пустила по течению. Крики несчастного якобы слышны были даже в селе. Теперь всем, мол, ясно, что сделала я это, без памяти влюбившись в молодого парня.

В конце концов возле нашего дома остановилась машина, и меня отвезли в город, в следственную тюрьму. Заперли меня в одиночную камеру с откидной койкой и невыносимо вонючей парашей. Я хотела вычистить ее. Но мне этого не разрешили. Не один месяц провела я там, ожидая своей судьбы. Уныло и однообразно тянулись дни. Лишь время от времени меня водили к пожилому сердитому господину, и каждый раз повторялось одно я то же.

— Я знаю, что вы невиновны, — говорил он, — но друг вашего покойного супруга, бывший узник концлагеря, настаивает на расследовании. Отвечайте честно на мои вопросы.

Прежде всего господина интересовало, были ли у моего мужа враги.

— Да, были — эсэсовцы, — отвечала я.

— Почему?

— Эсэсовцы безобразно вели себя и под конец взорвали наш паром, хотя, право же, в этом не было смысла.

— Гм, не вам судить об этом. Значит, ваш муж был очень зол на эсэсовцев. Так?