Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Женщина неожиданно умолкла. Котелок на плите раскалился, воды в нем не осталось и капли. Женщина заметила это, но долго еще сидела неподвижно подле сына, а затем, встав, принялась хлопотать по хозяйству, как в самый обычный день.

— Итак, решено, завтра мы празднуем твою конфирмацию, — проговорила она, отвернувшись и стараясь подавить волнение. — Еще я написала твоему отцу, что ты найдешь в жизни правильный путь. Кто столько времени, как ты, не видел своего отца, больше не нуждается в нем.

Она пригласила всех своих давних знакомых, друзей покойного мужа, человек пятнадцать-шестнадцать. Поднялась она чуть свет, варила, жарила и наконец, накрыв стол и поставив бутылки с вином, принялась со счастливой улыбкой развертывать кулечки и пакетики из целлофана, доставая оттуда конфеты, печенье, сигареты. Ни в чем не должно быть недостатка. Она с гордостью вспомнила, что в день крестин ее дочки на столе было также всего вдоволь.

Она будит сына и подает ему заранее приготовленную белую рубашку, галстук, костюм.

— Уже пора, — напоминает она.

После того как сын оделся, она озабоченно осматривает его и говорит:

— Не смогла я купить тебе новый костюм. Но ты должен понять, угощение обошлось недешево. Приходится рассчитывать, что к нам сегодня придет не меньше десяти человек. Сын понимающе кивает. Ему тоже очень хотелось устроить этот праздник — ничего, что ушли все накопленные деньги. Ведь во всех домах так отмечается конфирмация, главное — богатый стол. Но сегодня у него нерадостное настроение. После всех тех ужасов, о которых рассказала мать, ему не по себе в коричневом костюме в светлую полоску. Напрасно он себя убеждает, что это случилось давно, костюм потом чистили и даже лицевали! Воротник трет ему шею, душит его. А увидев себя в зеркале, мальчик в испуге закрывает глаза.

В Ферхфельде церквушка маленькая, без всяких украшений. На стенах висят дощечки с именами убитых в первую и вторую мировую войну. Но имени Иоганнеса Доббертина там нет. Орган загремел, когда конфирманты опустились на колени. Священник, благословляя их, воздел руки. До мальчика из одинокой хижины на берегу реки донеслись обращенные к нему слова благословения: «…глаза гордеца, лживый язык и руки, проливающие невинную кровь…»

На обратном пути мать была расстроена. Большинство знакомых уклонились от встречи с ней, и только четверо приняли приглашение. Они молча шли рядом: коротышка-конюх, тот, что много лет назад привел ее к пострадавшему Иоганнесу, сестры-близнецы Грета и Лена Поппе, все еще пребывавшие в девицах. Близкий друг ее мужа тоже шел с ними. Красный — прозвали его в селе, потому что он сидел в концлагере, а после войны оказался на той стороне Эльбы.

— Вы все еще здесь ютитесь? — поразились толстощекие девицы, закачали головами в белокурых локонах и захихикали. Им не терпелось поскорее сесть за стол. Получив приглашение, они тут же набросились на еду, с жадностью уничтожали курицу с отварным рисом и под конец набили до отказа свое чрево сладким пирогом.

Конюх-коротышка спросил: «Можно?» Вынул из кармана перочинный нож, открыл штопор и потянулся за бутылкой вина. В мгновение ока бутылка была пуста. Девицы Поппе не сводили с коротышки восхищенного взора — ведь он так залихватски пил. Они были безнадежно влюблены в него. Ревниво следили друг за другом, из-за малейшего пустяка затевали ссору и переругивались, не стесняясь в выражениях.

Друг покойного паромщика отвел конфирманта в сторону и спросил:

— Кем же ты хочешь стать?

Мальчик смутился и, заикаясь, пояснил, что ему не удалось нигде устроиться в учение. Лицо мужчины помрачнело. Он понимающе кивнул и проговорил, указывая на реку.

— Хотя бы вплавь, но переберись на ту сторону. Здесь ты ничто, ты пропадешь, да-да. А на том берегу из тебя может человек выйти, ты будешь учиться, пойдешь в институт. Здесь для этого надо иметь отца-нациста. Но у тебя, слава богу, отец нацистом не был.

У мальчика на лбу выступил пот. Он смотрит на мать, но по ее лицу непонятно, слышит ли она их разговор или нет. Слишком много всего свалилось на него в один день!

— Пей! — кричит ему конюх. — Это пир в твою честь. — И подносит стакан к его сухим, горячим губам.

Уже несколько часов длится веселье. Стемнело, в окно потянуло с Эльбы затхлой водой. Внезапно мать с сыном и гости насторожились. Возле дома как будто затормозила машина. Вдова открывает дверь и замирает на месте. Перед ней стоит отец ее сына.

Прибрежный косогор ярко освещен огнями фар. Шофер такси преувеличенно громко благодарит за чаевые. Между тем мужчина неуверенными шагами приближается к фрау Дообертин. Он почти не изменился, думает она, вот только взгляд стал еще более неподвижным и холодным. И только когда он спотыкается о порог, все вдруг понимают, что он слепой. У него искусственные стеклянные глаза. Мотор автомашины взревел, и там, где некогда были мостки, машина разворачивается. Луч света скользит по реке, освещает двух людей, стоящих у порога дома, а затем рассекает голую пологую пустошь.

— Хорошо бы умыться, — говорит слепой. — Я уже два дня в пути.