Повести и рассказы писателей ГДР. Том II

Мальчик слушал, затаив дыхание. Перед ним открывался новый мир, полный чудес. Как все интересно! Он не спускал глаз с отца. Мать заметила это, она увидела жадный блеск в глазах сына и поняла, какие мысли и желания вспыхнули вдруг в мальчишеской голове, за бледным лбом. Но, увы, она слишком хорошо на собственном опыте познала, что такое война. Надо во что бы то ни стало отвлечь мальчика от этих манящих картин.

Не придумав ничего лучшего, она зовет сына и отца к столу. Немного риса и жаркого еще стоит на плите. Она просит извинения, что осталось всего полбутылки вина. Пододвигает стул к столу, и слепой садится, берет в руки нож и вилку.

— Ах, рис, — оживляется он. — Помнится, в пятьдесят первом в дельте реки Сонг-Ка мы с землей сровняли рисовые поля. Крестьяне, видите ли, несмотря на строжайший запрет, мешками таскали красным рис. Пришлось их наказать, вот мы и проехались танками по полям. В два счета рисовых полей по всей дельте как не бывало.

— Не стало больше полей? — спрашивает потрясенный мальчик.

— Такова тактика ведения войны, — поясняет отец и наклоняется над тарелкой. Ест он с жадностью и не замечает, что слишком далеко зашел в своем бахвальстве. — Существует немало способов ослабить врага, — продолжает он. — На войне не приходится быть разборчивым.

— И риса больше не стало?

— Конечно, мы почти уморили голодом красных и чуть не победили их. Но крестьяне, мерзавцы, все-таки припрятали рис и тайком доставляли его своим. Тем, кого мы выловили, пришлось несладко. Пусть теперь любуются на свои поля из-под земли.

Мальчик вдруг отдергивает руку от чеканной рукоятки ножа и кладет его обратно в чемодан.

— И этот нож был на поясе убитого крестьянина? — спрашивает он изменившимся голосом.

— Да нет же, думаешь, у рисового батрака? — Со звоном падает вилка в пустую тарелку. — Нож я добыл два года спустя, в дикой местности. Один из наших дезертировал и скрылся в деревне. Крестьяне заявили: «Он под нашей защитой». Только мы собрались обыскивать хижины, как вся деревня заполыхала. Мы ничего не видели в море огня и стреляли куда попало. А дезертир как в воду канул. Обыскали всех убитых, оказались сплошь крестьяне. У одного я и снял нож.

Слепой поворачивает голову в сторону сына, на мальчика смотрят мертвые, неподвижные глаза.

— Арабский нож я дарю тебе. Я все дарю тебе.

Но сын не благодарит, он лишь испуганно смотрит на отца. С каждой секундой молчание становится все мучительнее.

Наконец мать, придя в себя, встает, кладет руку на плечо сына и просит:

— Сбегай в село, принеси пива или вина.

Мальчик кивает, берет деньги, и дверь за ним захлопывается. Женщина остается наедине со своим бывшим мужем, ничто уже не связывает ее с ним.

— Напрасно ты отослала мальчишку, — говорит слепой.

— Так надо. Я хочу спросить тебя…

— Меня не о чем спрашивать. А этот пьяница еще ответит мне за свою болтовню. Я постою за свою честь. Уж я разыщу тех, кто предал меня, пожалуй, я и сейчас знаю, кто на меня донес: это немецкие красные, их я ненавижу больше всего. Это они выгнали меня из дому, они превратили меня в калеку.

Он вскакивает, устремляется к женщине, но по дороге наталкивается на чемодан. Губы его дрожат, дергаются веки его мертвых глаз.

— Не так я представлял себе свое возвращение, — жалуется он. — У меня нет никого, кроме вас. А мальчишка ведь он же наш сын.

Женщина судорожно глотает подступивший к горлу комок, но тут же снова берет себя в руки.

— Это не твой сын. Несколько минут назад я поняла, что воспитала его совсем иначе. У него не может быть такого отца, как ты. Пока мальчик не вернулся, забирай свои вещи, свой нож и уходи.

— Послушай. — Он в нерешительности стоит перед женщиной. — Думаешь, я все это делал охотно?

— Ты это делал. Сколько же всего крестьян вы убили?

— Сколько? — Он пытается увильнуть от ответа, но она настойчиво повторяет свой вопрос. — Да, пожалуй, немало! — Лицо его снова ожесточается. — Не я тебя, так ты меня — таков закон жизни!

— Нет, не таков!.. — Женщина вдруг бледнеет и отворачивается. — Ты убийца! Ты убил моего мужа!

Мальчик открывает дверь. Он не пошел в село, а остался у двери и все слышал. Он решительно стаскивает с себя коричневый костюм в светлую полоску.

В ту же ночь он отвел слепого в Ферхфельде, не обменявшись с ним за всю дорогу ни словом. Под утро он вернулся. В лучах восходящего солнца справа и слева от дороги вихрем вздымался песок. Снова танки были здесь, снова маршировали солдаты, а на горизонте виднелись силуэты пушек. Казалось, будто у этой самой реки не было кровавой развязки войны — повсюду слышался лязг гусениц, тарахтение моторов, раздавались резкие выкрики команд и пулеметы отбивали ритм. Только берег совсем осиротел: Эльба теперь пограничная река, а там, на другом берегу, лежала незнакомая Йоргу Доббертину страна…