Повести л-ских писателей

Мне интересна «иллюзия», о которой пишет Д’Агостини. Очевидно, что это не «наводка» в нашем обычном смысле, если уместно слово «обычный». Д’Агостини не попала в чьё-то прошлое, не попала даже в своё прошлое, то есть не пережила заново какой-то эпизод молодости. Но опыт Д’Агостини напоминает «наводку», потому что она испытала моментальную «перестройку» сознания. Или можно сказать, что она испытала «наводку» без концептуального содержания. (Ведь её опыт «выскальзывал из слов».) Единственная пропозициональная информация, которую она получила точно, – это информация о различии двух «оттенков» сознания: в настоящем времени один «оттенок», а тридцать лет назад был другой. (Так происходит с буквальными оттенками цветов, которые расположены очень близко на спектре. Видно, что они различаются, но нельзя описать словами различие. Даже нельзя увидеть различие, если смотришь на оттенки по отдельности.)

Комментарий В. Старицкого-Вернадского

Мне интересно, почему Александру Михайловну [Домонтович-Коллонтай] «выдернули» (по меткому выражению Алины Андреевны) из 1917 года, а не из более поздней точки, когда она уже имела бы возможность понаблюдать прелести большевизма в действии. Охотно признаю, что меня тоже не расстреляли и даже ни разу не сажали после инцидента в [19]21 году. За границу пускали до [19]36-го! Признаю и каюсь, что боялся, в том числе до самозабвения. Рутинно малодушничал, плыл по течению. И всё же конформизм и малодушие сами по себе никого не спасали от расстрела. Спасение шкуры в советской России – как спасение души у Блаженного Августина. Требовало особого дара божьей благодати. Откуда у соратников Александры Михайловны взялась такая благодать для меня, старого космополита, – мне неведомо. Спрашивайте госпожу Лайтинен. Она на мне собаку съела.

В чём бы ни заключалась причина, полагаю, что мне, как человеку, который оставил-таки после себя «тайные дневники не для печати», позволено ставить определённые вопросы. Почему [у Коллонтай] семнадцатый год, а не сорок седьмой? Я посчитал: меня «выдернули» по истечении без малого девяноста восьми процентов оригинальной биографии. Елизавету Александровну [Гревс-Дьяконову] «выдернули», когда она прожила девяносто четыре процента. Александра Михайловна при этом не дотянула и до пятидесяти семи процентов.

Дарья Настасьевна говорит: если бы Коллонтай «выдернули» позже, она бы уже душевно закостенела. Инерция той жизни была бы, дескать, слишком сильна. Закостенев, Коллонтай не сумела бы окинуть известные события свежим взглядом со стороны. Такая гипотеза имеет право на существование. Но я, во-первых, не уверен, что и Александра Михайловна образца [19]17 года способна глядеть на большевиков со стороны. Её теперешняя игра в молчанку, скажу прямо, усугубляет мои сомнения. Во-вторых, почему, в таком случае, многоуважаемые «они» дали душевно закостенеть вашему покорному слуге? Я уже не говорю о своей физической форме. Пятьдесят семь процентов моей биографии – это [тысяча девятьсот] девятый-десятый год. Чудеснейшее время моей жизни. Примерно тогда я, кстати говоря, ездил в Италию. Взошёл на Везувий на собственных крепких ногах. Нёс инструменты! Почему меня не дёрнули в двадцать первый век с Везувия? Мне чрезвычайно интересно.

Отчёт Тайны Лайтинен

Несколько слов о Тайне.

Taina Kristiina Laitinen родилась в 1978 г. в Савонлинне. В 1997–2003 гг. училась в Хельсинкском университете (Bachelor of Science in organic chemistry, MA in philosophy). В 2009-м получила PhD в Кембридже, защитив диссертацию, посвящённую понятиям «естественное тело» и «эмпирическое научное обобщение», играющим важную роль в эпистемологии Владимира Вернадского.

Авторка более трёх десятков статей о научном и философском наследии Вернадского, а также о философских воззрениях других русскоязычных учёных начала и середины двадцатого века. С 2013 г. работает на кафедре философии Хельсинкского университета. В 2015–2016 гг. была приглашённым лектором в Харьковском национальном университете им. В.Н. Каразина.