Повести л-ских писателей

Она нашла ПЛП в Кызылординской области. В каком-то селе. Она точно знала название села, но в «Аккушке» его не вспоминала, к сожалению. Какой-то богом забытый аул. Сто пятьдесят кэмэ до ближайшего города. Солончаковые почвы в трещинах. Нигде ни одного деревца. Я бывала сама не раз в похожих местах. Родители матери жили в таком ауле недалеко от бывшего Аральского моря. Ну, в казахских масштабах недалеко. Воспоминания Оксаны как бы вязнут в моих собственных воспоминаниях, слипаются с ними. То, что помнила она, отличается от того, что помню я, прежде всего тем, что мне в ауле матери всё казалось в порядке вещей, всё было частью моей нормальной жизни. А [Галь] ездила [в аул, где нашла ПЛП,] ровно один раз, ездила с какой-то подругой. Её шокировала бедность, убогость. Шокировал марсианский пейзаж. Тесные домики, у которых окна изнутри затянуты одеялами шерстяными, а снаружи забиты картонками. Очень тяжёлое у неё осталось впечатление.

Видимо, в центре аула была пара городских зданий. Одно такое здание точно было. Пять этажей. В нём находился универмаг, где продавали в обмен на сельхозпродукцию. Я, опять же, помню такие из собственной жизни, помню эти странные плоды советской плановой торговли. Там иногда попадались в свободной продаже сокровища, которые невозможно было найти в городе. Какие-то югославские гарнитуры, платья невиданные из ГДР, чехословацкие кроссовки. В книжном отделе лежали книги, которых нельзя было найти вообще нигде. В основном, естественно, на русском, но что-то и на казахском.

Надо сосредоточиться. Сосредоточиться… Я сижу в «Аккушке», я слушаю Рашида… Жарко. Даже в тени безумно жарко сегодня. И тогда в универмаге, сколько-то лет назад, было очень жарко и душно. Воняло верблюжьей шерстью. Сколько лет назад? Не могу сказать. Два года? Три? Четыре? И шерсть эта – я её, что ли, принесла? Помню, как разглядывала книги, превозмогая дурноту. Помню глянцевую обложку изумрудного цвета. Название на казахском. Буквы светлые. Но до меня не сразу доходит, что на казахском. Потому что я понимаю [название]…

Ещё мелькает воспоминание. Это уже не в магазине. Судя по всему, я уже купила книгу. Читаю на скамейке под каким-то навесом. Читаю, прячась от подруги и от её родных. Боюсь, что меня поднимут на смех, назовут сумасшедшей. И не могу оторваться.

Рашид продолжает рассказывать… Объясняет, почему невозможно работать с профессиональными актёрами советскими… Я слушаю и думаю о ПЛП. Всё, что связано с ПЛП, окрашено горечью утраты. Я стараюсь как бы сфокусироваться на этой горечи, стараюсь вытащить её на передний план. Это даже не то чтобы горечь… По сравнению с кошмаром, в котором я живу последние дни, эта боль кажется приятной. Она светлая. У неё что-то общее с Женькой из Караганды. Вдруг становится ясно, что Женька мне тоже напоминает… И чуть ли не в это же мгновение Рашид обращается к ней. Он в трансе от её английского. Спрашивает, какие у неё планы на осень, не хочет ли она поучаствовать в съёмках… Я смотрю на Женю… Смотрю на Женю…

Кожемякина. Oh shit…

Касымова. Да. Женя отвечает вопросом на вопрос. Она спрашивает у Нугманова про New Science Fiction from Leningrad. Мне… Извините… Мне всё страшней об этом говорить. Страшно помнить этот разговор из… Изнутри двух разных людей… Мозг не справляется с этим. Кажется, что я окончательно рехнулась…

Белкина. Может быть, сделаем перерыв? До завтра?

Касымова (твёрдо). Нет. Нет. Я должна досказать про повесть. Насколько я понимаю, ни у кого [такой] не было. Ни в какой версии, кроме той, которую читала Оксана. Есть параллели с историей гляциолога на острове Беннета, но только поверхностные. Суть повести совершенно иная. Просто день и ночь.

New Science Fiction from Leningrad. Женя произносит английские слова очень естественно, очень красиво. А я же худо-бедно знаю английский. Мгновенно понимаю, о какой книжке речь. У меня шок, эйфория – всё сразу. Благоговение. Я смотрю на Женьку, словно у неё нимб над головой. Рашид говорит, что нет, не слышал о такой книге. А Женя говорит… Помните? Она говорит: «Наступает новое время. Теперь у нас на планете будет по-другому». И так далее. Она говорит про новое время, и я начинаю думать об этой повести.

В памяти кружатся детали сюжета. Какая-то женщина в Ленинграде. Точнее, она уехала из Ленинграда, вернулась куда-то. Сбежала из Ленинграда с новорождённым ребёнком. Это главное в повести – ребёнок. То, как у героини появился этот ребёнок. Этого ребёнка…

Кожемякина (закрывая руками уши). Shit shit shit shit shit…

Касымова… сделали пришельцы. Я не имею в виду непорочное зачатие, как у Марии в Библии. Вообще без зачатия. Она его и не вынашивала, и не рожала. То есть…

Коллонтай. Диляра! Диляра, погодите.

Касымова… её не рожала – девочку. Ребёнок появился прямо у неё… Что? Кто-то говорит?

Коллонтай поначалу стояла вне видимости камеры.