Повести л-ских писателей

– Не убирайте! – Мужчина в костюме невольно подскочил к ней вне очереди. – Не убирайте их, signorina. – Он положил на кассу пазл с хоббитами из «Властелина колец» и раскрыл бумажник. – Я заплачу. Я беру все эти книги.

Окончание вольного изложения того, что рассказали по телефону Даше Кожемякиной

Болонья.

28 октября 2017 года

После Сталина долго казалось, что дамсовцы согласны с Валентиной: четвёртый раз будет не смешно.

Да и кто, собственно, мог явиться после Сталина? Почти всё, что Имма помнила о советской истории, осело у неё в голове из комментариев к «Мастеру и Маргарите» и биографии Булгакова, которую она проглотила вслед за романом. Ещё был двоюродный прадед Марко. В 1942 году Муссолини отправил прадеда Марко на восточный фронт убивать русских, а русские в декабре того же года убили прадеда Марко в месте под угловатым названием Kantemirovka. Послевоенную, послебулгаковскую историю красной русской империи в голове Иммы представляли Гагарин и смешной лысый человечек с непроизносимым именем, который любил позировать рядом с Гагариным. Но дело же было не в том, что Имма плохо знала деятелей позднего СССР. Дело было в том, что никакой деятель из позднего СССР всё равно как-то не вписывался в юбилейный перформанс. А узнаваемые лица из раннего СССР на Сталине вроде бы кончились.

В 14:54, за час до конца смены, Имма поняла, что ошиблась. По крайней мере отчасти. Спору нет, большинство людей вряд ли узнали бы лицо женщины, которая подошла, растерянно озираясь, к её кассе. Но Имма-то видела это лицо тысячу раз, крупным планом. Она видела его на холщовой сумке. В этой сумке два года таскала книги по всей Болонье и прилегающим холмам Серена Легренци, дочка профессора и редактрисы.

На сумке у Серены это лицо было штриховатым и чёрно-белым. За два болонских года оно сильно поистёрлось. Имма хорошо помнила, что раньше всего стёрся тонкий нос. Потом исчез рот с приспущенными уголками. Долго держались глаза и брови крючком, ещё дольше – подбородок, острый, как у героини аниме. До самого отъезда Серены в Монреаль продержались бесформенные волосы, обрезанные на уровне рта.

Вживую, то есть у женщины, которая подошла к Имминой кассе, волосы были волнистыми, мягкими, воздушными. Их цвет оказался каштановым с примесью седины. Подбородок был такой же анимешный, как на сумке. Глаза были ещё больше, чем на сумке, и нереально голубые. Имма не могла вспомнить, когда в последний раз видела настолько голубые глаза.

И рост – в этот раз Имма обратила внимание на рост. Она вдруг поняла, что всегда представляла женщину на сумке у подруги рослой, намного выше всех соратников-мужчин с козлиными бородками. Но женщина у кассы в Ambasciatori была совсем не такая. Маленькая, на полголовы ниже Иммы, она глядела на всех исподлобья и, словно пытаясь быть выше, держала спину и плечи с вызывающей прямотой.

– Buongiorno! – сказала ей Имма.

Она приготовилась услышать в ответ какой-нибудь лозунг, что-нибудь знакомое о равенстве полов и сексуальном раскрепощении, о свободе от кухонного рабства, о нищете буржуазного феминизма. (Серена Легренци много раз цитировала сочинения этой женщины целыми абзацами.)

– Scusi, signorina, – вместо лозунга начала женщина. – Può dirmi se… Può dirmi…[9]

Она не закончила вопрос. Её тяжёлые, уже немолодые веки задёргались. Рука с короткими ногтями без лака протянула Имме книгу. Книга называлась Al termine di una bella lotta: Aleksandra Kollontaj sotto la ruota della storia[10]. Под названием была чёрно-белая фотография. На ней женщина стояла за какой-то кафедрой и произносила речь, гордо задрав лицо к потолку или небу.

Имма взяла книгу и спросила, хочет ли женщина её приобрести.

– …No, – ответила та после недолгого замешательства. – No, volevo solo chiedere… – Её голос стал тише. – Questo libro… – Она снова осеклась. Потом договорила так тихо, что Имма еле расслышала её слова в магазинном шуме: – Questo libro, ce l’avete in francese o tedesco? O forse – forse in inglese?[11]

Договорив, женщина покраснела. Одна её рука сжалась в кулак у груди; другая начала тереть этот кулак.

– Сейчас проверю, – сказала Имма, отводя взгляд. В непонятном смущении женщины было что-то жалкое и жуткое одновременно. Имма положила книгу перед собой и пробила по базе имя, указанное над её названием: Lucrezia D’Agostini. – Нет, – сказала она, не отрываясь от компьютера. – К сожалению, эта книга есть только на итальянском. Может быть, её даже ещё не перевели на другие языки. Она совсем недавно вышла. Девятого октября.