Повести л-ских писателей

В самом начале было так: я стою у дерева, опираясь рукой на широкий ствол. Чувствую тёплую шершавость коры. Вокруг тенистый сквер, густая листва защищает меня от солнца, но даже в тени воздух знойный, летний. Я вся в мыле, из подмышек течёт, блузка спереди вылезла из-под пояса, сзади прилипла к спине, натёртое место на боку под лифчиком больно жжётся. Горло пересохло. Я бежала сюда по жаре, бежала по горячим тротуарам, неуклюже шлёпая босоножками.

Воздух сухой, попахивает чем-то горелым, и кофе, и выпечкой, и табачным дымом, и слегка бензином. Всё это приправлено букетом растительных запахов, которые есть или были только там, на другой стороне планеты, в Казахстане. Я никак не могу отдышаться. Стою у дерева несколько минут. За моей спиной, чуть поодаль, проезжают машины. Сбоку, метрах в десяти, дорожка, по ней ходят люди. Какой-то парень криком справляется о моём самочувствии: «Эй, девушка, вы как там, у дерева? Вам плохо?» Я отнимаю руку от ствола, поворачиваюсь, кричу: «Всё хорошо, спасибо!» Я видела этого парня и его спутника раньше, они старшекурсники из Театрального, но я не помню, как их зовут, и, что гораздо хуже, не представляю, как с ними сейчас разговаривать. Мне страшно от мысли, что скоро придётся с кем бы то ни было разговаривать. Сюда, к «Аккушке», я прибежала на автомате, ноги меня сами принесли, потому что знают этот маршрут лучше других маршрутов. Я заправляю блузку, отхожу от дерева, выхожу на Панфилова, иду по тротуару, собираясь улизнуть, пока не поздно. Но уже поздно. Меня окликают: «Женя!» У края пруда стоит Оксана Галь, главная звезда нашего студтеатра, в огромных тёмных очках. Она машет мне обеими руками, а заодно и головой, и её шикарная, по-северному белёсая грива сияет на алма-атинском солнце, как маяк, и я послушно иду на это сияние, послушно растягиваю губы в улыбке, машинально поправляю собственную причёску.

Дальше тоже всё происходит как будто на автомате. Я следую за Оксаной. С нами мужчина лет тридцати пяти, лысеющий и губастый, его зовут Ертай Шакенов, он скульптор, у него жена и дети, которых никто не видел, и своя мастерская, где толкутся гипсовые батыры и плачущие девы из народных эпосов и где по утрам, до открытия «Аккушки», часто собирается наша компания. Шакенов, когда выпьет, страницами шпарит наизусть «Аз и Я» Сулейменова и талдычит о евразийстве, но по утрам, когда мы оккупируем мастерскую, он просто рисует Оксану, молчит и рисует, пока мы болтаем, курим его сигареты, гоняем его пластинки и подкалываем хозяина, что скоро все его лепные казахские девы будут на одно совсем не казахское лицо. Ещё с нами Алка, дочь замдиректорши издательства «Жазушы», вся почему-то праздничная, в белых бананах, с белой лентой в волосах. Волосы накручены, взбиты, залиты лаком под Мадонну. Алка учится на спецотделении истфака, как и я, только старше на курс. Она знает все стихи, которые ходят в самиздате, и сама пишет стихи, в том числе циничные и очень смешные, по мотивам газетных передовиц.

Все столики, конечно, заняты, очередь змеится и не помещается в кафе, но Оксана Галь, Алка и скульптор Шакенов могут явиться сюда когда угодно, для них сразу найдётся место за половиной столиков, и теперь их тоже вмиг растаскивают по компаниям. Меня охотно берут в нагрузку к Алке, сажают с краешку, на невесть откуда взявшийся стул. По мою левую руку белый столб с чёрными кляксами, который изображает берёзовый ствол и подпирает потолок кафе. Он так близко, что можно прильнуть к нему, прислонить голову и смотреть на всех искоса, лукаво-загадочно, я иногда так делаю, но не сегодня. Справа от меня солнце и пруд, на другой стороне пруда галдят дети. По круглому островку, никак не решаясь плыть обратно, носится чей-то спаниель с палкой в зубах.

Передо мной и Алкой, ничего не спрашивая, ставят гранёные стаканы. Незнакомый кудрявый парень в безрукавке с пальмами наливает нам вина. Я хватаю свой стакан, залпом опорожняю его в надежде хоть немного утолить жажду и кривлюсь от кислого вкуса. Столик с одобрением хохочет. Мне пододвигают карамельку и сразу наливают ещё, на столе полно вина, две бутылки «Иссыкского» и ещё две – чего-то марочного, крымского, явно принесённого с собой. Кудрявый парень смотрит на меня так, словно выиграл меня в «Спортлото». Я знаю этот взгляд, знаю, что на фоне Алки кажусь миловидной простушкой, которой легко напустить пыли в глаза.