Повести л-ских писателей

Дальше у меня всё скомкано в памяти. С уверенностью могу сказать, что провела в гостях у Жени ещё сутки. Марина психанула и ушла домой, не стала оставаться на вторую ночь. Её внезапная неприязнь ко мне брызнула через край. Я чувствовала себя ужасно перед Мариной, мы ведь были действительно подругами, но что я должна была делать? Я понимала, что она ревнует, но эта ревность была напрасна и несправедлива. Я же не пыталась произвести впечатление на Женю хитрыми трюками. Я как могла доказывала это Марине. Доказывала, что не притворяюсь, что книга и на самом деле волшебная (зачёркнуто) необыкновенная. Марина гоняла меня по словам из сборника, заставляла переводить вслух произвольные страницы. Я покорно выполняла все требования. Она совала мне под нос другие Женины книги на английском (у Жени их было штук двадцать, не меньше). Я снова и снова клялась ей, что почти ничего в них не понимаю. Даже когда она мне те же самые слова в них показывала – я их в упор не узнавала, хоть ты тресни. Как будто это совсем другие слова.

Марина распалялась всё больше. Под конец она стала и Женю обвинять, что та мне подыгрывает. Якобы мы с Женей заранее сговорились, чтобы выставить её дурой. «Если это книга такая, – кричала она, – почему я тогда не могу её читать с такой же лёгкостью? Почему эти чары только на Дильку действуют?» Женя отвечала, что и на неё ведь тоже не действуют, она же тоже читала сборник, поглядывая в словарь. «Может быть, – говорила Женя, – на Дилю именно потому и действует, что она, в отличие от нас с тобой, иначе вообще не могла бы эту книгу читать? Может быть, Диля утратит эту способность, как только до конца дочитает?» Но Марина не желала ничего слушать. Она ушла, хлопнув дверью. «Ну и водитесь друг с другом! Я в вашей компании явно лишняя!» Что-то такое крикнула она напоследок.

А я осталась. Не могла не остаться. И опытным путём установила, что Женина догадка верна. Я перестала понимать New Science Fiction from Leningrad, едва дочитала последнюю страницу. Сборник разом превратился в то, чем были для меня тогда все неадаптированные книги на английском: в массу вязкого, непролазного текста, в болото из артиклей и глагольных форм. Примерно так, наверное, при афазии бывает вследствие инсульта или травмы. Трах, сосуды лопаются – и ты забываешь язык, который знала вчера как родной. Или даже родной язык забываешь.

Интересно, что я больше не плакала, когда это произошло. Может быть, потому что Женина догадка уже меня подготовила. А может быть, потому что Женя просто была рядом. Потому что мы были вдвоём в её квартире. Всё её внимание было приковано ко мне, она обращалась со мной, как с посланцем из другого измерения. Даже когда чудо кончилось, её внимание не угасло, не перестало меня греть. Женя всячески давала мне понять, что случилось нечто крайне важное, необычайное и что в центре этого необычайного – я, Дилька Касымова.

У меня в жизни было немало хорошего. Грех жаловаться. Но те сутки у Жени в гостях остаются самыми счастливыми. Мы слушали пластинки, Женя играла на фортепьяно, показывала мне фотографии в красивом альбоме с металлической застёжкой. Но прежде всего, конечно, мы разговаривали. О сборнике, о том, что со мной случилось, о повестях, о Фарбмане.

Девушка Даша из Хельсинки сообщила мне, что в Тбилиси похожая книга в те годы ходила на грузинском. Под видом переводов с русского. Очевидно, что у нас в Караганде распространители сборника, кто бы они ни были, использовали похожий приём. Все повести были заявлены как переводы с русского. Якобы фантастика советских писателей from Leningrad. Указывались имена переводчиков, названия русских оригиналов. Имелось короткое предисловие, выдержанное, насколько я помню, в советском духе, даром что по-английски. «Широкому кругу зарубежных читателей русская литература известна прежде всего непревзойдёнными образцами реализма» и т. д., «но немало талантливых советских авторов успешно работают в жанре научной фантастики» и т. д. Конечно, я не помню ничего дословно, это реконструкция. Но помню разительную перемену в тоне. Помню резкий контраст между советским предисловием и абсолютно несоветскими повестями.

Фарбман, по словам Жени, рассказал о сборнике следующее. В один прекрасный день заходит он в наш магазинчик иностранной литературы. У Фарбмана там был блат, он учил английскому детей директорши магазина. Ему после привоза откладывали что поинтересней. Он приходил, и продавщица доставала из-под прилавка или откуда там индивидуальную стопочку. Но в тот раз продавщица направила его прямо к директору. «Наум Самойлович, – говорит, – вас просили заглянуть, если появитесь». И пропускает Фарбмана за прилавок, в подсобные помещения.