Повести л-ских писателей

Женин день рождения двадцать девятого ноября. Благодаря Фарбману она хорошо знала английский, бегло на нём говорила. К моменту нашей ночёвки она уже прочитала сборник вдоль и поперёк. У меня в памяти такая картинка: я захожу в Женину квартиру, вся под впечатлением от поездки в лифте на десятый этаж; Марина уже на месте, где-то в одной из трёх комнат, которые мне тогда казались огромными; меня встречает Женя в нарядном джемпере и болгарских джинсах, протягивает плечики для моего кошмарного тулупа. Говорит что-то вроде: «Добро пожаловать, ванная вон там, кухня вон там, умывайся, проходи на кухню, наливай себе суп или чай. Я показываю Марине одну книжку интересную на английском». И убегает из прихожей. То есть мне как бы дают понять: «Дилька, это не для тебя, ты по-английски ни в зуб ногой, сиди пока на кухне, хлебай суп, мы тебя позовём, когда слезем с иностранных небес».

Я действительно почти не знала тогда английский, по сравнению с ними. Это очень важный момент.

В школе у меня были, конечно, пятёрки по иностранному. Редко четвёрки. Я делала старательно все упражнения, знала три формы глаголов, зубрила все тексты про Лондон и The Great October Revolution. Какую-то пластинку с диалогами знала наизусть. Но использовать язык по назначению, то есть читать на нём, говорить, слушать что-то, не умела совсем. До перехода в третью школу я учила немецкий, поэтому перед седьмым классом пришлось навёрстывать летом программу по английскому с четвёртого по шестой. Но это-то было как раз не трудно – наверстать программу. И немецкий, и английский для меня были чистой абстракцией, как математика. Я даже западную музыку до института сама не слушала. Не на чем было мне её слушать. И негде.

В отличие от Жени с Мариной, чьи родители попали в Караганду из больших русских городов, я была из традиционной казахской семьи. Мама и папа выросли в отдалённых аулах, первыми в роду поехали куда-то учиться. Папа окончил наш медицинский институт, мама – техникум в Семипалатинске. Оба оставались людьми казахской культуры, со всеми сложными родственными связями, обязательствами. Папа, хотя говорил с нами по-русски, читал больше по-казахски, выписывал литжурнал «Жулдыз», доставал те немногие приличные книги, которые тогда на казахском выходили. Нашей главной с сестрой задачей, по мнению родителей, было как следует знать русский. «Остальное приложится», – говорила мама.

Это, повторяю, крайне важный момент. Я открыла New Science Fiction from Leningrad ночью, от нечего делать. У меня и в мыслях не было пытаться эту книгу читать, пытаться что-то доказать Жене с Мариной. Я была абсолютно, на сто процентов уверена, что мне такое не под силу.

По инициативе Жени мы все постелились в большой комнате. Хотели вдоволь поболтать перед сном. Они с Мариной устроились на разложенном диване, я на кресле – оно тоже было раскладное. Болтали и правда долго. До часу ночи, наверно. Вскоре после того, как заснули, Женя закричала во сне, очень громко и страшно закричала. Все проснулись. Помню, что была не на шутку испугана. Марина тоже. Женя нас успокоила: «Ерунда, я даже не помню, что мне снилось, глупости какие-нибудь». Мы снова разговорились. Потом Женя с Мариной заснули. Я всё лежала и лежала без сна. Помню, как оглушительно тикали часы по всей квартире. В конце концов мне надоело, я встала и, прикрыв за собой дверь, ушла в другую комнату.

Комната была Женина. Помню кровать, застеленную пледом. Книжный шкаф у окна. Письменный стол с ящичками. На столе хорошее оргстекло, под ним фотографии несоветских артистов с модными по тем временам причёсками, вырезанные из несоветского журнала. Настольная лампа с абажуром из зелёного стекла, как в библиотеке. По всей комнате на стенах висели альбомные листы со стихами на русском и английском. Стихи были написаны фломастером, красивыми «печатными» буквами. Помню, что вечером, пока Женя показывала мне комнату, я не то чтобы даже завидовала ей, а пыталась хотя бы представить, каково это – иметь собственную комнату, где можно развешивать по стенам что хочешь.

Потом я заметила сборник. Он лежал на видном месте. Кажется, на столе. Обложка запомнилась плохо. Кажется, она была яркая, но не светлая. Точно не белая. Возможно, сине-зелёная, как подсказала мне Даша из Хельсинки.

Я открыла сборник и начала читать.

Легенда всесоюзного значения

Продолжение рассказа Диляры Касымовой

Помню, что не с первой страницы, а где-то в середине открыла, наудачу. Читать начала автоматически. Я обычно пробегала глазами хотя бы два-три абзаца, а чаще и целую страницу, если открывала книгу на русском. Только эти же абзацы были не на русском. Они содержали массу слов и оборотов, которых я не знала и знать не могла.