Повести наших дней

Они улеглись в шалаше. Дверь оставили открытой: не хотелось им отгораживаться от необъятного звездного мира, который был красив и сам по себе и величием своим умиротворял их житейские, людские волнения.

— Непонятно мне, Тит Ефимович, — заговорил старшина, — почему ты не высказал тревоги, что Семка Бобин с его звериной хитростью раньше тебя может оказаться около Мавры?.. А ведь там сейчас власть захватчиков — Семкиных союзников?!

— Иван, ты угадал мою болячку. От души тебе спасибо, — тихо ответил Огрызков.

Помолчали.

— А ты, Тит Ефимович, здорово не унывай. Приедет Напалков. Узнаем, как и что, и будем думать, соображать.

— Ты, Иван, и в самом деле зажмуряйся. День-то был беспокойный. Зажмуряйся.

— А ты?

— А я звезды посчитаю, пока сон не придет.

* * *

Рано утром к шалашу пришел грузовик. Шофер привез в нем ефрейтора Напалкова и инженера в военном обмундировании.

Старшина, как только поздоровался с инженером и узнал от него, на каких километрах нужно подремонтировать мостки, сейчас же недовольным голосом спросил одновременно шофера и ефрейтора Напалкова:

— Вы какого пассажира вчера в кузове машины доставили в Ольховые Выселки?

Ефрейтор Напалков сделал большие глаза, мальчишеское лицо его побледнело, яснее проступили веснушки на носу и под светлыми ресницами.

— Товарищ старшина, — истово заговорил Напалков, — никакого такого пассажира в Ольховые Выселки мы не доставляли… Шофер, чего ж молчишь?.. Подтверди!

— Не доставляли, товарищ старшина, — сказал шофер.

Старшина повернулся к Огрызкову:

— Расскажи-ка, кого ты вчера около родника видел в кузове машины?

Огрызков рассказал.

— А вы не заметили, какая на нем обмундировка? — спросил шофер.

— На нем черная стеганка, темная сумка на манер ранца, кирзовые сапоги с короткими голенищами… — перечислял Огрызков.

Шофер, настораживая взгляд, спросил:

— А почему про его шапку ничего не говорите?

Тит Ефимович невесело усмехнулся:

— Да я тебе, мил человек военный, могу рассказать и про нитки, какими ушиты отвороты на его треухе.

Шофер повернулся к Напалкову:

— Ты понял, что это именно он выпрыгнул из кузова в терновые кусты. Выпрыгнул… прямо так, как с крутого яра в воду! — Теперь он повернулся к старшине: — А мы подумали, что он хотел на ходу вскочить в кузов и его отбросило в терновые кусты… А вышло совсем по-другому.

— По-другому, — растерянно проговорил ефрейтор Напалков.

Старшина осуждающе заметил:

— Хорошо хоть то, что своего пассажира не доставили в самые Ольховые Выселки… Видать, он не захотел туда… Тит Ефимович, ты его нутро знаешь в деталях. Тебе и разгадывать, почему он не побоялся свою козлиную бородку в клочья изорвать о колючие ветки терна?

— Мне, — согласился Огрызков.

Из-за грузовика позвал инженер:

— Товарищ старшина, поехали мостки укреплять!

— Поехали. А с тобой, Напалков, поговорим особо. Пошли.

Через минуту-другую около запертого на замок шалаша никого уже не было.

* * *

Старшина Иван Токин, ефрейтор Напалков, Тит Огрызков целыми днями трудились, укрепляя мостки. Они вырубали кустарники, которые с боков теснили проселок, мешая широкому движению. Наезжал к ним инженер в военном обмундировании. Вместе с ним шофер обычно привозил два-три пожилых человека с топорами, пилами…

Справляясь на отдельных участках с дорожными работами, они продвигались на запад и на запад.

Дни выдались светлые, с росной прохладой по утрам и вечерам. Полуденное солнце набиралось осенней хрустальной белизной. В такие дни обычно завязывались и воздушные бои, и пушки неумолчно состязались в силе меткости огня… Но вот уже третьи сутки синеву неба не бороздят самолеты, не рябит его белизной разрывов зенитная артиллерия. И там, за темной грядой далекого леса, крепко прижилась мертвая тишина. И в общении Огрызкова и старшины установилось крепкое безмолвие. Работают — молчат… Работают — молчат… И только по делу изредка обмолвятся словом-двумя — и опять молчаливая работа.

Солнце сильно склонилось к западу, когда к участку, где они целый день трудились над расширением проселка, освобождали его обочины от зарослей шиповника и низких кустов ежевичника, подъехал их грузовик. Из кабины инженер позвал:

— Кто со мной?

Ефрейтор Напалков вопрошающе взглянул на старшину. Тот понял его и сказал:

— Нет-нет! Этот раз, Напалков, мне надо поехать, а не тебе!

…Из этой поездки старшина вернулся на участок на следующее утро. Вернулся такой же замкнутый, с узкой наклейкой на щеке. Заметив, что Огрызков, расстелив полотенце на побуревшем гусятнике, собрался бриться, озабоченно остановил его:

— А вот этого, может, совсем не надо делать.

— Иван, не привык я к колючкам на щеках, — усмехнулся Огрызков.

— Поговорить нам надо, Тит Ефимович… После разговора, может, ясней станет — бриться тебе или отращивать бороду.

Ефрейтор Напалков на грузовике с тремя рабочими в штатской одежде уехал расставлять по проселку указатели движения. Разговору старшины с Огрызковым ни от кого не было помехи.