Повести наших дней

В зале несколько поутихло. Марина Грешнова оставалась на подоконнике, выжидательно молчала, прислушиваясь к словам молодого оратора. Зал совсем притих, когда оратор сказал:

— Люди, что приехали к нам с агитколонной и из района, имеют заглядку перестроить нашу хлебопашескую жизнь поумнее, получше… А как с такими, как мы, перестроишь ее, ежели мы не умеем даже обсудить такого важнейшего вопроса? Шум, крик — и никакого порядка!

В зале наконец наступила тишина. И оратору и его товарищам по президиуму ничто не мешало услышать:

— За порядком вы сами не уследили! Баба Грешнова сломала ваш порядок! С подоконника сломала его! Она вон еще не слезла!..

Молодой оратор заговорил строже:

— Разъясняю всякому, что с подоконника речь держала не баба Грешнова, а гражданка Грешнова, если поточнее — Марина Антоновна Грешнова. И мы, в президиуме, не считаем, что гражданка Грешнова повредила порядку собрания. Считаем, что она высказала накипевшее. А что с подоконника, — тут оратор улыбнулся, и обветренное скуластое лицо его просветлело, — так это тоже нетрудно понять. Проникнуть к нам в помещение по такой тесноте у нее просто не было никакой возможности. А в груди у нее пожар — так ей захотелось высказать правду гражданину Сытину… Да ведь и то надо понять, что калоши она сняла, чтобы не наследить на подоконнике.

Молодой оратор теперь уже смотрел не в зал, а на Грешнову.

— Тетенька Марина, ты все высказала? — спросил он, и улыбка шире расплылась по его еще больше помолодевшему лицу. — Или кое-что осталось на донышке и мутит душу?..

Марина Грешнова сильно засмущалась. Несколько секунд силилась преодолеть свою неловкость, справилась с ней.

— Акимушка, — сказала она молодому оратору, глядевшему на нее с приветливой заинтересованностью. — Да нет, не так я к тебе… Мы ж не на улице с тобой повстречались… Аким Иванович, — поправилась она, — товарищ Зубков, если дозволите, немножко скажу в защиту моего казачка Михаила Васильевича Грешнова…

В президиуме оживленно заговорили:

— Дать слово гражданке Грешновой…

— Конечно, дать…

Кое-кто даже похлопал в ладоши.

— У Сытина нашлись защитники, — заговорила Марина Грешнова. — Удивляться тут нечему. Ворон, он завсегда кричит ворону: иде бы нам пообедать? Ну да не об этом разговор. Вот этими же днями и ночами не раз мы с Михаилом Васильевичем обсуждали нашу казачью долю. Как только на границе какая-нибудь заварушка, так казак — седло на коня, сам в седло — и помчался, помчался биться за родимую землю… Вижу, мой Михаил Васильевич совсем зажурился. Говорит, а сам вздыхает: «Земля, говорит, конечное дело, наша. Она наша с прадедовских времен. Но и то, говорит, надо помнить, что приходилось нам стороной объезжать и землю панов Поповых и землю панов Коньковых… А теперь ездим напрямую, как по своей». И тут он поднялся из-за стола, вышел в коридор. Вернулся с седлом и аккуратненько стал чистить его мягкими тряпочками. Стремена тоже почистил и смазал… Я поняла его. Землю свою ему сподручней защищать. И тут он спросил: «А ты, Марина, за обмундировкой доглядаешь?» Говорю ему: «Строго слежу за ней: проветриваю и табаком с донником пересыпаю».

Марина Грешнова перевела взгляд в середину зала, туда, где она раньше видела Сытина и его друзей, и резонно заявила:

— Да будет вам наперед известно, что мой Михаил Васильевич вовсе не баба, а служивый и на колхозный двор придет в суконных шароварах с лампасами. Вот так оно и будет!

В зале стало оживленно. В президиуме первыми захлопали в ладоши. Хлопки послышались и в зале; охватывали они зал не сплошь, а островками, и все же сливались воедино, и получалось, что аплодировали Марине Грешновой дружно.

И снова над столом президиума веселый и молодой Аким Зубков:

— Спросить хочу: возражения от Сытина, Мукосеева и других гражданке Грешновой будут?

Зал на его вопрос ответил молчанием.

Аким Зубков на шаг отступил в сторону от стола. Ему так удобнее было достать из часового карманчика дедовские серебряные часы с надписью «За отличную стрельбу». Взглянув на часы и на президиум, он покачал головой. Его поняли не только в президиуме, но и в зале. Посыпались советы:

— Пора кончать…

— Или опять надумали до утренней зари?

— Домой время.

— Домой! А то разучимся, в какую сторону ворота открывать.

Смех и шутки. Аким Зубков, улыбнувшись, объявил:

— Собрание на этом закрывается. Завтра выходной. А что будет послезавтра — в повестке напишем.

* * *

В школе погасили лампы. Зал ее обезлюдел. Человеческий гомон теперь растекался по хуторским переулкам. Я держался того пути, по которому уходил Аким Иванович. Некоторое время в тесном переулке не я один был его спутником. Вели разговор о житейском. Вопросы больше задавали ему, и он запросто отвечал на них.

— Аким Иванович, переворот жизни делаем… Есть над чем задуматься… А?

— А это кому как. Моя дорога — в колхоз. По другой дороге не пойду, не нужна она мне!

— Тебе, стало быть, ясно…

— Не мне одному ясно. — И Аким Иванович назвал десяток имен и фамилий тех, кто были его единомышленниками. — Да вот и Грешновы надумали к нашему берегу прибиваться.