— В коридоре открой большое окно и посади около свою квелую жену. Посади, как тот раз… Тогда скоро прошло, пройдет и теперь. Дым попал мне… и сразу перехватило дыхание.
Голос у нее был извиняющийся. Легко, как перышко, подхватил ее Аким Иванович на руки.
Наш ужин расстроился. Аким Иванович скоро вернулся из коридора.
— Строго наказала, чтобы шел за стол, вас угощал и сам ел, — уныло проговорил он. — Сказала, станет лучше — придет…
Нет, есть нам уже не хотелось. Мы ждали Катю. Она вернулась через пятнадцать — двадцать минут.
— И надо же этому случиться, когда у нас гость, — будто винясь передо мной, сказала она. — Михаил Захарович, ешьте, ради бога… и я с вами… Уже не жмет… Отпустило…
Спать мы ушли в другую комнату: мне было отведено место на диване, а Акиму Ивановичу — на односпальной деревянной кровати. Сама же Катя осталась в передней. Там, у противоположной от стола стены, стояла двуспальная кровать…
Потушены лампы у нее и у нас. Тихо. Лежу, не смыкая глаз. Аким Иванович ни шорохом, ни дыханием не дает знать о себе, но с уверенностью можно сказать, что он тоже не спит и, как знать, может, не уснет.
Бегут секунды. Их отсчитывают дедовские часы Акима Ивановича. Они лежат на столике, а столик разделяет наши постели.
— Вы-то, Михаил Захарович, чего не спите?.. Что я не сплю, так это особая статья…
Я почему-то рад, что он заговорил со мной.
— И вовсе не особая статья, — отвечаю ему. — Просто вы очень любите Катю, а она вас…
— А вы тут при чем?
— А при том, что любовь — большое счастье, если она не запирается на замок. Тогда она радует и других… Вот Кате стало плохо, и я печалюсь с вами заодно.
Некоторое время молчали.
— Да откуда вам знать, что наша любовь не на замке и других обогревает?..
— Это нетрудно понять.
— Стало быть, наше тепло обогревает и Сытина, и Мукосеева?
— Вашему с Катей теплу не проникнуть к ним в душу. И в душе у них свое. Добреть им нельзя, иначе их «свое» потеряет цену.
Аким Иванович, чуть помедлив, сказал:
— А ведь я против таких рассуждений и на столечко не стану возражать. И вот на столечко…
— В темноте мне не видно, на сколько… — говорю ему.
— Я не сообразил, что в темноте кончика ногтя не увидать…
И мы засмеялись хоть и приглушенно, но все равно не вовремя, так как тут же скрипнула дверь и послышался вразумляющий голос Кати:
— Хлопцы, а хло-опцы, а ну-ка спать!.. Над Глинистым курганом звездочек осталось реденько… Скоро там розоветь начнет… Нашли время для веселых разговоров… — И тихо затворила дверь.
Слова Кати, ничем не напомнившие нам о недавнем приступе ее болезни, должно быть, усыпили нас, как колыбельная песня.
Проспали мы, как тут принято говорить, до самого позднего завтрака.
Завтрак наш был на столе. Тарелки, хлебница накрыты полотенцем, а самой хозяйки дома не оказалось. Она оставила записку:
«Акимушка-чадушка, выйдешь на крыльцо. Авдотья Петровна сразу заметит. Она придет и расскажет, куда я умчалась. Нельзя было не умчаться. К.».
Аким Иванович сначала глазами пробежал записку и тут же прочитал ее мне, заметив с доброй усмешкой:
— Радуйтесь на нее — убежала с кем-то делить большую любовь… Да, ту самую любовь, про какую вы толковали вчера перед сном…
— А вы совсем не догадываетесь, куда она убежала, зачем, почему? — спросил я.
— Чуть догадываюсь. Намек в записке есть: «Авдотья Петровна придет и расскажет». Авдотья Петровна — наша соседка. По фамилии — Мелованова. Они живут сейчас же за садом… С нашего крыльца видать их окна. Вот после завтрака выйду на крыльцо. Увидит Авдотья Петровна — и придет с новостями… расскажет, что там и как… А у них там кутерьма… И смех и слезы…
За завтраком Аким Иванович рассказал мне кое-что о меловановской кутерьме.
…Мелованов Василий Калинович, глава семьи, из-за великой неприязни к «колхозному построению» на одном из собраний потребовал, чтобы его «окулачили» и «вставили в список на выселение».
Из президиума ему отвечал Аким Иванович:
— Горе мне с тобой, Василий Калинович. Ну ни по какой статье нет у нас права тебя окулачивать.
Озлобленно ударяя в грудь, Василий Калинович выкрикивал:
— Статьи эти у меня вот тут! Тут они у меня!
Обменявшись мнением с товарищами по президиуму, Аким Иванович сказал:
— Василий Калинович, выходит, что ты хочешь добровольцем в кулаки приписаться?.. Новость эта не совсем нам понятна. Товарищи советуют мне поговорить с тобой по душам… Вот хоть после собрания заходи ко мне, а то я к тебе зайду…
— К тебе я не пойду! И тебя на порог не пущу! — злобно отвечал Мелованов.
И Аким Иванович тогда сказал ему:
— Учти, Василий Калинович, что врагов колхозного построения мы отправили не на курорт…
Мелованов не зашел к Зубкову для душевного разговора. Пришлось Акиму Ивановичу переступить порог соседа.
— Явился незваный гость… — такими словами встретил его Мелованов.