Повести наших дней

На крыльце стояла Авдотья Петровна, по-прежнему сокрушенно задумчивая. Мимоходом Аким Иванович спросил ее:

— А где же Зоя?

— От отцовских затей куда-то скрылась. Да хоть бы он не кинулся ее разыскивать… — И, переходя с тихого разговора на полушепот, попросила: — Акимушка! Зоя всей душой тянется к твоей Кате. Если получится, что Зоя одна тут останется, вы ж с Катей окажите ей поддержку.

— А как же иначе? Катя про Зою не раз мне говорила: она мне как сестра родная…

Акиму Ивановичу стало ясно, что разговор с Меловановым был у него последним, что ждать от Василия Калиновича перемен в рассуждении о жизни нет никакого смысла, и потому со двора Меловановых он уходил с гнетущей тяжестью на сердце.

Конец нашего завтрака был нерадостным. Кутерьма в семье Меловановых заставила нас призадуматься. Помню, Аким Иванович как-то сразу встряхнулся от раздумья и — ко мне:

— Михаил Захарович, а ну его к чертовой бабушке, этого Мелованова! Конечное дело, для меня главное как-то помочь несчастному положению Авдотьи Петровны и Зои. Зачем он неволит их?..

Аким Иванович достал из нагрудного кармана гимнастерки записную книжечку.

— Товарищи из агитколонны уехали нынче в район для отчета о наших делах по Затишному хутору. Мне наказ оставили. «Еще раз душевно побеседовать с Меловановым, — прочитал он. — Говорят, что он — труженик и понимает в цветоводстве и садоводстве… Михаил Захарович, дорогой товарищ, нет моих сил опять идти к нему… Но ведь и то надо понять: товарищи, что дают совет мне, — народ достойный, хорошо думающий… И все-таки я прежде должен побеседовать с Андреем Костровым. Вся Нагорная сторона хутора на него взирает: «Он, бывший красногвардия, не хочет в колхоз, и мы против колхоза».

Я тогда спросил Акима Ивановича:

— Это не тот самый Андрей, что вчера шел с нами с собрания и прошел два лишних переулка не в ту сторону?

— Ну да, он! — засмеялся Аким Иванович, — У него теперь часто получается не в ту сторону… А все ж поверну я его на торную дорогу. Как красная гвардия, он шел по ней. Советская власть ему помогла малость окрепнуть по хозяйству. От собственности в голове помутилось, и сбился на жадную дорогу. Ну, да я придумал, как его к нам… Я, Михаил Захарович, написал письмишко его сыну. Он таких лет, как я… Командный состав. Прошел высшие науки по своей специальности. Жду ответа, и чего-то он с ответом запаздывает… — На лицо Акима Ивановича набежало смутное недовольство, но он отмахнулся: — Уверен: нынче или завтра ответ от Сергея Кострова будет. Не такой он парень, чтобы отмалчиваться от серьезного…

Записка Кати, лежавшая на углу стола, вернула нас к тому, что для Акима Ивановича сейчас было делом первоочередным.

— Надо же просигналить с крыльца Авдотье Петровне, — спохватился он. — Вот и узнаем, Михаил Захарович, куда вихрем унесло нашу Катерину Семеновну и какие новости в семье Меловановых.

Через окно я видел, как он в коридоре наспех почистил на себе шаровары с лампасами, подтянул голенища сапог, поправил широкий ременный пояс, облегающий его гимнастерку, и вышел на крыльцо. Дверь за собой не закрыл и был виден мне и на крыльце. По его рассыпающимся волосам, по прищуренным взглядам в небо я догадывался, что на дворе кружил ветерок так, как будто еще не сумел выбрать нужного направления, чтоб подуть с уверенным постоянством.

Хоть и не часто, но бывают встречи с такими людьми, которые входят в твою душу с непринужденной легкостью. Аким Иванович вошел в мою душу так просто и так скоро потому, что он весь был открыт для других в своей молодой непосредственности. Это виделось в общении его с людьми, в его горячей любви к Кате, в искреннем волнении из-за кутерьмы в семье Меловановых, в его переживаниях из-за Андрея Кострова, которого так трудно повернуть на правильную дорогу…

Он и ко всему окружающему в жизни относится с открытой влюбленностью. Это я вижу сейчас, пока он все еще там, на крыльце: ветер теперь больше треплет его волосы, кидая их то в одну, то в другую сторону. Теперь Аким Иванович уже не просто поглядывает на небо, но и выбрасывает развернутую ладонь выше головы. Он ощупывает ветер. На его немного скуластом, смуглом лице улыбка — он что-то предвкушает… А вот Аким Иванович уже в комнате.

— Михаил Захарович, — весело обращается он ко мне, — а ведь погодка меняется. К вечеру обязательно подморозит. По сухому нам легче будет и базы огораживать, и зерно пересевать, да и другое-прочее способней будет делать… И Авдотья Петровна вышла из дому и направляется прямо к нам. Намечается в нашей жизни порядок!

…Авдотья Петровна сняла полушубочек и присела. Зубков сказал ей, что Михаил Захарович — человек свой и говорить при нем можно обо всем.

— Авдотья Петровна, а глаза у тебя не заплаканные. Может, то, что закручивалось, теперь стало раскручиваться? — спросил Аким Иванович.

— Акимушка, все закрутилось так, что больше нельзя.. Сердце стало во мне каменеть. Глаза высохли… Ну, да не об этом сейчас…