Повести наших дней

— Тогда и я не пойду туда! — сказала Катя и попросила, чтобы я проводил ее домой. — Акимушка, Лена, Андрей всё нам расскажут, чего мы не увидим…

Мы шли молча. Она искоса и доискивающе смотрела и смотрела на меня.

— Ты Насонову доверяешь? — спросил я.

— Больше, чем другие.

— Больше, чем Аким Иванович?

— Куда больше!

При этих словах она остановилась, но взгляда своего от меня не отрывала. Казалось, что она хочет извлечь из наблюдения за мной что-то очень для себя важное.

— Вам сколько лет? — спросила она.

— Тридцать семь.

— А мне двадцать семь… Хорошо это или плохо?

— Катя, я искренне завидую вам. По-доброму завидую…

— В голове моей, Михаил Захарович, совсем другое… Я думаю, что не сгорю от стыда, ежели расскажу, почему больше других верю Насонову и почему так щемит в груди из-за того, что он не пошел к базу…

Я не нашел слов, какие надо было сказать в эту минуту. И она снова спросила меня:

— Вы строгий в своей семье?

— Семейная жизнь у меня не сложилась, но не из-за моей строгости. Другой произвел лучшее впечатление.

— Они и сейчас вместе?

— Нет. Почему-то у них расклеилось.

— Давно встречались с ней?

— Недавно. Поздоровались — и пошли каждый своей дорогой. Не знаю, как у нее, а у меня в душе горело. От нее получил записку из двух строк: «Жаль, что нам с тобой не найти общей правды. Путь к ней отрезала я».

* * *

Нас разделял стол, покрытый свежей холщовой скатертью. В комнате никого, кроме Кати и меня. Верно, потому настенные ходики так отчетливо тикают, когда Катя на какую-то минуту перестает рассказывать. Но вот она снова потянула нить повествования, и ходики со своим тиканьем отступили куда-то, и уже ничто не мешает мне слушать только ее.

Катя не рассказывает в обычном смысле, она делает признание самой себе… Она смотрит мимо меня, в пространство, в то прошлое, которое и теперь бередит ее душу.

— …Все помню, будто это было вчера. Вздумалось Анне Николаевне, жене Анисима, поехать в задонский лес за жевикой. Любила она варенье из этой ягоды. В тарантасе захотела поехать, на рыжих конях. Дословно помню, Анисим Лаврентьевич ей сказал: «Рыжими сама не управишь. Горячие и полохливые…» А Анна Николаевна ему свое: «Зачем мне самой управлять рыжими? Пусть Акимка на козлы сядет…» Анисим Лаврентьевич ни в чем ей не перечил… — Катя усмехнулась, посмотрела на меня и пояснила: — Тот самый Акимка, что сел на козлы тарантаса, — он же теперь мой муженек. Зову я его Акимушкой, а хуторские люди величают Акимом Ивановичем… Времени не больно много прошло, а воды утекло уйма… И это понять можно: вода-то половодная, быстрая…

Она задумалась. И пока смотрела на меня, улыбка удивления и радости не переставала светиться на миловидном и выразительном лице. А когда взгляд ее, минуя меня, опять ушел за окно, в просторы прошлого, она заговорила:

— …Собрала я плетеные корзины, кубышки… Надо ж им было во что-то рвать жевику. Акимушка запрёг рыжих и сел на козлы. Анна Николаевна уже из тарантаса велела, чтобы и мы не сидели сложа руки, а отрясли и собрали яблоки. Хотя б только в старом саду!.. Тарантас запылил и укатил. И тут скоро мы с Анисимом Лаврентьевичем пришли в старый сад. В этом саду и яблони были старые, стволы у них крепкие. С таких яблонь яблок не стрясешь. Я залезала повыше и трясла то одну, то другую ветку… Яблоки падали. Он их собирал. А потом перестал собирать и мне снизу говорит: «Знаешь, о чем я?.. Был я совсем малолеткой. Помню, у нас была маленькая козочка. Черненькая, с сережками. Проворная… Медом не корми — по кручам любила лазить… Ты на нее очень похожа. Так похожа, что с радостью залюбовался»…

Глаза Кати вернулись из-за окна, из просторов прошлого.

— Михаил Захарович, я устрашилась его слов. Слезла с яблони. Он засмеялся, назвал меня дурочкой. Велел выбрать самые лучшие яблоки, принес из дома тарелку с медом, два ножа и полотенце… Там, в старом саду, стояли круглый столик и две скамейки. Там мы ели яблоки с медом. Я, Михаил Захарович, до невозможности стеснялась, а он, чтоб я попроще, посмелее была за столом, весело разговаривает о том, о другом… Засмеялся и спрашивает: «Ты знаешь, что ныне праздник?.. Маккавей. Наши деды и отцы в этот день ели яблоки с медом. И другого ничего я не знаю про этого Маккавея». И опять засмеялся. И спросил: «Может, ты про него больше знаешь? Расскажи, если так…» Я ему: «От бабушки про яблоки и мед слыхала, а про Маккавея она мне не говорила». Анисим Лаврентьевич еще больше стал смеяться. Хорошо помню, повторял вот эти слова: «Маккавей, если б он послушал наш с тобой разговор, осерчал бы не на шутку. Может быть, эту тарелку с медом и эти яблоки раскидал бы в разные стороны…» Михаил Захарович, на меня тоже нашел смех. Смеялись вместе и спешили есть яблоки с медом, чтоб Маккавей не успел их отобрать.

Она вспоминала об этом с доброй усмешкой и покачивала головой. Я улавливал по ее лицу, по глазам, что она опять уходит от меня, и не в старый сад за круглый столик, а в другое место. И она рассказом подтверждает это: