Повести о ростовщике Торквемаде

Торквемада велел подать экипаж. Желая избежать докучных расспросов свояченицы, которая несомненно ахнет от удивления, узнав, что он в такую рань выходит из дому, и обязательно расстроит его планы, сеньор маркиз улучил момент, когда Крус отправилась к обедне. «Ну и разозлятся же она, узнав, что больной улизнул из дому, поступил как ему вздумалось. То-то будет рвать и метать, проклятая: «Выйти так рано… без завтрака… При таком слабом здоровье!» Сама ты слаба… насчет совести. Я проучу тебя…» И прежде чем кончилась обедня, Торквемада сбежал как школьник, к великому удивлению слуг, решивших, что не к добру столь ранняя прогулка после долгого затворничества: не иначе как болезнь ударила сеньору в голову.

Торквемада приказал везти себя куда-нибудь на окраину, за город. Он жаждал подышать свежим воздухом, увидеть новые лица, непохожие на те, что ежедневно, окружали его дома, дать простор мыслям и взору. Утро выдалось прекрасное: голубое, безоблачное небо, прозрачный воздух. Едва коляска выехала за черту города, как Торквемада ощутил, что на душу его снисходит покой чудесного майского утра; все, что он видел — земля, дома, деревья, прохожие предстали перед его глазами совсем иными, словно блик радости лег на природу или чья-то рука заново написала картину мира. Простолюдины казались скряге счастливейшими существами, выраженье лиц пешеходов понятнее слов говорило о счастье, которое они испытывали в этот восхитительный день.

Велев кучеру спуститься с вершин Вальеэрмосо в тополевые аллеи Вирхен дель Пуэрто, скряга вышел из коляски, чтобы пройтись пешком. Опираясь на палку с набалдашником в виде рога, он проковылял изрядной расстояние, и хоть, по правде говоря, его покачивало от слабости, а ноги с непривычки ныли, он с наслаждением ощущал прилив юношеских сил. К великой его радости, боли в животе, да и во всем теле стихли. Он прямо не чувствовал своего желудка! Что ни говори, а нет ничего полезнее утренней прогулки, и ничто так не вредит здоровью, как лежанье в постели, особенно если тебя пичкают всякими снадобьями. Несомненно, только домашние виновны в том, что он расхворался; всю болезнь как рукой сняло бы, не будь он окружен их глупейшими заботами да попами, прорицающими близкую смерть; а тут еще врачи с вечными разговорами о пилорической области, о диатезе….

«Черт возьми! — воскликнул скряга, пробродив целый час по безлюдным тополевым аллеям. — Кажется, у меня появился аппетит. Да, никаких сомнений. Иначе как аппетитом это не назовешь. Аппетит, да еще какой! Поесть бы сейчас чего-нибудь полегче, к примеру сказать, чесночной похлебки или трески с рисом, — право, так и уписал бы за обе щеки… Это я здорово придумал, что отказался от шоколада. Вышел мой желудок на свежий воздух и чувствует себя, как говорится, совсем другим человеком, то бишь другим желудком, опять сам себе хозяин. Отлично, отлично. Меня смех душит, как представлю себе Крус, Доносо и милейшего апостола Петра с его ключами и прочими штучками, да еще этого разбойника повара вместе со всем сбродом, нашедшим себе приют, в моем доме. Эй ты, резиденция герцогов, погоди, ты у меня еще попляшешь! За все, что я выстрадал в твоих стенах, я снесу тебя с лица земли, с молотка пущу все твои чудеса, а угодья продам, — они стоят кучу денег. И пускай Крус вместе с апостолом и ключами убираются служить обедни да петь литании в другое место… Что за чертовщина! До чего же у меня аппетит разыгрался! Прямо-таки зверский аппетит, не хуже, чем у мальчишки, когда он из школы домой бежит… Я б сейчас полбарашка проглотил!.. Охо-хо! Стоит только вспомнить мешанину на французский лад по заказу нашей Шатильон, как желудок кричит караул и начинаются колики, а потом рвота… Нет, нет, долой дьявольскую банду шатильонов!.. Ну и разделаюсь же я с вами, подлые бездельники, когда все будет доказано, как имеются основания полагать. А что, если они не виновны? Какой им интерес, чтобы я поскорей протянул ноги? Не поискать ли других виновников? Но этот зверский аппетит! Где найти лучшее доказательство, что подозрения мои оправдались? Желудок забил во все колокола, едва улизнул от гнусной клики… и своим веселым трезвоном приглашает меня покушать, покушать без боязни вдали от попов и ханжей, отравляющих душу и тело… А что, если я, Франсйско Торквемада, маркиз де Сан Элой, войду в одну из харчевен близ городских прачечных и закажу себе рубцы или ветчины с помидорами? То-то свет ахнет! А что подумают в сенате, коли узнают? Xa-xal Право, я молодею… И метко же сказал тот… как бишь его? — ну, тот самый, что религия вздор и нет ничего кроме природы… Природа — мать, учитель, врач и возлюбленная человека…»