Повести. Рассказы

— А что дальше было? Как вам работалось? Приходилось ли встречаться со Жлобой?

— Встречался. И не один раз… Я почти два года проработал в Плавстрое. Прошли мы со своим экскаватором от Федоровской до Славянска-на-Кубани. Все хутора и станицы в тех местах знакомы мне вдоль и поперек… Хотя они сейчас стали настолько другими, что и не узнаешь. Со мной было такое. Приехал я в станицу Двинскую и не узнал, совсем другая стоит сейчас на том месте, где я работал когда-то молодым. Говорят, земля пребывает во веки веков. Нет. Земля пребывает в мгновеньях. В прекрасных, мгновеньях, которые каждый человек уносит с собою — это его богатство. А иначе скучно было бы жить на нашей планете… Что дальше, говорите, было? Работа. Работа и работа, сооружение каналов и рисовых полей. А работать я, как говорится, старался. Люблю в каждое дело вкладывать все свои силы и умение. И не потому, что я такой хороший. Просто иначе не могу… Однажды доставил рекорд по всему всесоюзному тресту. Признали меня лучшим экскаваторщиком. И послали на совещание стахановцев в станицу Красноармейскую. А там избрали в президиум. На сцене Браун подвел меня к Дмитрию Петровичу и сказал: «Вот это тот самый Бормотов и есть. Это он поставил рекорд. Знакомьтесь». Жлоба осмотрел меня с ног до головы, похлопал по плечу: «Славный парень, добрый казак. Спасибо тебе, хлопче, за работу». Взял под руку и повел к столу президиума, посадил рядом с собою и стал расспрашивать о нашей бригаде. Что я ему говорил, не помню. Был ровно в бреду. Только слышал, как поскрипывала новенькая кожанка Дмитрия Петровича, смотрел, как блестели его ордена. И помню, все мне хотелось убежать со сцены. Очень смущался. Чувствовал себя не на месте — сидеть рядом с легендарным человеком! А потом я немного успокоился, решил: буду так работать, чтоб спокойно можно было сидеть рядом с Дмитрием Петровичем, быть достойным его, его подвигов.

— И вы сдержали свое слово, — заметил я, — у вас у самого теперь Золотая Звезда, два ордена Ленина. Вы — заслуженный мелиоратор.

— Может, вы и правы, может, и сдержал, но дело не в этом. Два года работы на Плавстрое были годами, если можно так выразиться, трудовой академии… Все три машиниста нашей бригады по тем временам были очень грамотными людьми, большими мастерами своего дела, даже виртуозами. А Витю Курочкина называли артистом, настолько здорово, изящно работал он на экскаваторе. Я сказал — академия. Дело в том, что мы не только работали, строили, но и учились. Тогда еще не было организованной технической учебы. Мы сами занимались. Собирались по вечерам в шалаше и читали журналы, новые книжки по технике. Обсуждали их, думали, как технические новинки применить у себя на практике. Что интересно, читали не только техническую литературу, но и художественную. Вслух читали. И спорили, спорили. Случалось, до утра читали и спорили. Читали Льва Толстого и все примеривали ту жизнь к своей. А повесть «Казаки» стала для всех нас настоящим откровением. Мы даже собирались поехать на Терек, побродить по тем местам, где жили Лукашка, Ерошка…

5

Экскаватор Ивана Ефимовича Юрченко работал на обваловании Кубани.

В летнюю жару, когда в горах таяли снега и выпадали проливные дожди, Кубань свирепствовала — выходила из берегов, прорывала немощные дамбочки, гати, губила пшеничные поля. Вот механизаторы и насыпали теперь вдоль берегов своевольной и свирепой реки мощный земляной вал. Строили дамбы, чтобы кубанской водой оросить рисовые поля, сады и огороды.

Как-то, работая на машине, Георгий заметил, что парнишка в кумачовой рубахе и в постолах кружил с отарой овец на выбитом пятачке неподалеку от экскаватора.

— Слушай, друг, эта вытоптанная овцами поляна медом мазана, что ли? Чего ты тут все крутишься, чего голодом моришь овечек?

Нескладный парень долго переминался с ноги на ногу, а потом несмело сказал:

— Машина твоя дуже мэни нравыця. Пустил бы хочь посидеть в ней, а?

— Иди, посиди, если это поможет твоей голодной баранте, — засмеялся Георгий.

И когда парень благоговейно поднялся сначала на гусеницу, а потом влез в кабину экскаватора, сел к рычагам и замер, оцепенел от робости и счастья, Георгий почувствовал себя тоже счастливым. Он увидел себя со стороны, увидел те дни, когда каждая машина, начиная с паровоза, завораживала его. И Георгию захотелось поделиться своим счастьем с этим мальцом в постолах, в кумачовой сорочке. Поделиться своей силой, знаниями.

— Ты в школе-то хоть учишься?

— Ага. Шесть закончил, а теперь батько определил меня пасти баранту… Да ты не гляди, что я такой… ростом небольшой. Вырасту. У нас в семье все рослые хлопцы. И годами я уже подходящий — шестнадцать мне.

— Понятно. А хочешь работать на этой машине?

— Та я ж тебе сказал — хочу.

— Ладно. Ходи ко мне по вечерам, когда овцы на стоянке. К осени и научу управлять экскаватором.

— Брешешь.

— Научу. Если, конечно, у тебя клепки хватит.

— Хватит! — восторженно воскликнул парень. — Обязательно хватит! Батько говорил — я смекалистый.

— Добре. Боюсь, вот только с овцами незадача может получиться.