Повести разных лет

К р а с н о г в а р д е й ц ы, п о н я т ы е (присутствующие при обыске).

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ (происходит в 1916 году)

Гостиная в квартире Полежаева. Прямо — дверь в кабинет. Налево — дверь в прихожую. Направо — окна на улицу. Много цветов и зелени в жардиньерках, на подоконниках. Очень чисто и очень тихо. Узкая дорожка тянется из прихожей через всю комнату. Один стул от окна отставлен на середину комнаты, как раз на дорожку. На стуле спит кошка. И вдруг поехал стул с кошкой. Дорожка тихонько скользит по паркету в прихожую. Когда стул доехал почти до двери, движение остановилось. Входит, смеясь, М а р ь я  Л ь в о в н а  в белом переднике поверх нарядного платья. В руках щетка на длинной палке.

М а р ь я  Л ь в о в н а (кошке). Ну, прости, пожалуйста. Я и не видела тебя на стуле. (Идет и открывает дверь в кабинет.) Миша, у вас как дела?

Ей тотчас же приходится посторониться: огромный  М и ш а  в студенческой тужурке тащит кадку с каким-то деревом. Стал посреди комнаты и беспомощно оглядывается. Марья Львовна командует.

Ставьте сюда. Это сюда! Жардиньерку налево. Ящик. Так. Нате щетку, вон в углу паутина. Выше. Еще. Ух какой молодец! Все. Садитесь и отдыхайте. Куда вы — на кошку! Возьмите на руки. А зачем кверху лапами? Фу, обращаться с кошкой и то надо учить.

Б о ч а р о в (сел, держа кошку, как хрупкую вещь; густым басом). Кажется, хорошая кошка.

М а р ь я  Л ь в о в н а (орудуя щеткой возле самых его ног, так что он беспокойно их подбирает). Не кажется, а это бесспорно.

Б о ч а р о в (глубокомысленно). Моей породы.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Что-о?

Б о ч а р о в. Сибирская. Я из Омска.

М а р ь я  Л ь в о в н а (многозначительно). Ну, Миша, ваше счастье, что сегодня Дима приедет. (Подойдя вплотную, понизив голос.) Может, скажете, что с вами делается?

Бочаров молчит.

В такую рань явился! Побриться даже не успел. Глаза бессонные. (Инквизиторски присматривается к нему.) Уж я вижу, что-то есть. В университете, да? Да или нет?

Б о ч а р о в. Марья Львовна, потом.

М а р ь я  Л ь в о в н а (с горячностью). Ах, потом! То есть когда приедет. Дмитрию Илларионовичу только можно сказать. Ему одному доверие. Ну, так и сидите в его кабинете. С глаз долой! Прочь!

Бочаров встает. Марья Львовна гонит его, концом щетки толкая в спину.

Носа не смейте высовывать, пока не позову. (С сердцем захлопывает дверь.) Нет, какой студент пошел, ни капли доверия, ни грани уважения к профессорше! Возмутительно! Я же сама была когда-то студенткой… Мы чтили даже экономку любимого профессора. Даже его пивную кружку. Мы готовы были целовать у нее ручку.

Г о л о с  Б о ч а р о в а (из кабинета). У экономки?

М а р ь я  Л ь в о в н а (запальчиво). Нет, у пивной кружки. Да как вы смеете там подавать голос! (Постояв немного около двери.) Миша, вы на меня не сердитесь?

Г о л о с  Б о ч а р о в а. Нет, Марья Львовна.

М а р ь я  Л ь в о в н а. Вот и хорошо. Занимайтесь, больше я вам не помешаю. (Взглянув на часики, висящие у нее на груди на тонкой цепочке, заторопилась к окну.) Не понимаю, почему его до сих пор нет. Вечно он не позволит встретить — и жди его дома. Всю душу вымотаешь. Другой раз я вообще не останусь, а с ним поеду. Почему раньше я была ему полезна на международных съездах, а нынче все Воробьев? (Лукаво.) Нынче и Воробьев устарел. (Громко по направлению к кабинету.) Не правда ли, господин Бочаров? (Бочаров в кабинете не отвечает.) Держу пари, что в следующий раз в Стокгольм или в Лондон поедет не Воробьев и не госпожа Полежаева, а вы, Миша. Что на это скажете?

Пауза.

Г о л о с  Б о ч а р о в а. Ничего, Марья Львовна.