Читаем Повести разных лет полностью

В е р е с о в а (словно ничуть не удивившись, что встретила дочь). Ты знаешь, что заявил мне начальник станции? Что поезд никогда не пойдет! Кто, по-твоему, может так говорить? Только изменник Родины… Поезд должен уйти и уйдет сегодня же. И ты не посмеешь больше самовольничать! Слышишь? Нас ждут на востоке… (В голосе ее слезы.) Нас очень ждут!

В и к т о р и я (не слушая, возбужденно смотрит через кромку бруствера). Наши все ближе, ближе к танкам…

А г л а я (она близорука). Мой-то догнал их?

В и к т о р и я. Сейчас догонит. Так и идут цепочкой… Ой, что это?!

А г л а я. Что случилось?

В и к т о р и я. Упали… Это они нарочно. Ой, нет! (Закрывает лицо рукой.)

А г л а я. Вика, милая, что?


Слышен дальний разрыв.


В и к т о р и я. Ранило… Двоих… (Вглядывается.) Один ранен… другой с ним остался. Остальные пошли вперед. А этот обратно повернул. Тащит на себе раненого… Но кого, кого? Неужели папу? Нет, в шляпе, кажется, впереди. Ага, папа впереди всех, направляется к левому танку…

В е р е с о в а (начинает вникать в события). Виктория, что происходит? Почему ты позволила отцу?..

В и к т о р и я. Мамочка, миленькая, помолчи! (Вглядывается.) Идут… Все идут… Все ближе к танкам. А один… (Кричит.) Вижу, вижу, кто тащит на спине раненого! Наш Ребров! А раненый — с бородой!

А г л а я. Это свекор! (Выскакивает из окопа.) Это я его на смерть послала…

В и к т о р и я. Аглая, но, может, еще не он!

В е р е с о в а. Что за женщина?

В и к т о р и я. Это папин бригадир по окопам. Правда, славная? Нет, это не ее свекор, это другой старик. (Притихла.) Он без сознания… или…


Ребров и Аглая несут убитого Козлухина. Виктория, выскочив из траншеи, помогает им перейти по доске на эту сторону. Они бережно кладут старика рядом с могилой родителей Вересова. Ребров совсем обессилен, задыхаясь, садится на землю.


А г л а я (сочувственно). Устал?

Р е б р о в. Отдышусь…

А г л а я. Эх, Козлухин, Козлухин! (Снимает свой нарядный платок, закрывает им лицо Козлухина.) Чем его убило, товарищ Ребров?

Р е б р о в. А? (С трудом поднимает голову.) Миной, красавица. Вот этакой миной. (С усилием растопырил руки.) Тыща осколков мимо меня просвистело. И ничего. А старика прямо в сердце.

А г л а я. Недаром у него сердце чувствовало: боюсь, говорит, мины. Вика, ты что?

В и к т о р и я (не спуская глаз с Козлухина, очень тихо). Я еще никогда в жизни не видела мертвого. (Унимает дрожь.) Это ничего, что я так говорю?

А г л а я (тоже тихо). Девочка, я сама переживаю. Вот не могу и не могу успокоиться… (Громко.) А ты, Ребров, молодец, не кинул в беде товарища!

Р е б р о в (снял фуражки). Царство ему земное. Земное, подчеркиваю.

А г л а я. С каким это он дружком беседовал?! (Нагнулась к могиле.)

Р е б р о в (понизив голос). Здесь ихние дедушка-бабушка похоронены. (Показал на Викторию.)

А г л а я (прочитав надпись). В двадцатом году… Ах ты господи!

Р е б р о в. Господь ни при чем, красавица. Все тут будем. А пока живы — о живом думать будем.

П а ш к а (кричит). Добрались наши до танков! Внутрь залезли!..

В и к т о р и я. Мама, видишь, что делает папа! Почему ты молчишь?

А г л а я. Герой твой папка! (Обнимает Викторию.) Только бы их теперь не убило!

В и к т о р и я (отстраняясь от Аглаи). Мама, ты плачешь?


Вересова отвернулась.


О чем ты плачешь, мама?


Пауза.


Ты и в вагоне плакала. (Начинает догадываться.) Не смей плакать! Я знаю, ты не о ком-нибудь… ты о себе плачешь…

Р е б р о в (бодро, не разобрав, в чем дело). Еще поживем, гражданочки! Погоним немцев! Погоним, не сомневайтесь, Александра Васильевна.

В и к т о р и я. Не плачь, слышишь, мама! Как я хочу, чтобы ты скорей уехала! Как я этого хочу!


З а н а в е с.

Картина четвертая

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное
Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России
Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

Споры об адмирале Колчаке не утихают вот уже почти столетие – одни утверждают, что он был выдающимся флотоводцем, ученым-океанографом и полярным исследователем, другие столь же упорно называют его предателем, завербованным британской разведкой и проводившим «белый террор» против мирного гражданского населения.В этой книге известный историк Белого движения, доктор исторических наук, профессор МГПУ, развенчивает как устоявшиеся мифы, домыслы, так и откровенные фальсификации о Верховном правителе Российского государства, отвечая на самые сложные и спорные вопросы. Как произошел переворот 18 ноября 1918 года в Омске, после которого военный и морской министр Колчак стал не только Верховным главнокомандующим Русской армией, но и Верховным правителем? Обладало ли его правительство легальным статусом государственной власти? Какова была репрессивная политика колчаковских властей и как подавлялись восстания против Колчака? Как определялось «военное положение» в условиях Гражданской войны? Как следует классифицировать «преступления против мира и человечности» и «военные преступления» при оценке действий Белого движения? Наконец, имел ли право Иркутский ревком без суда расстрелять Колчака и есть ли основания для посмертной реабилитации Адмирала?

Василий Жанович Цветков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза