Повести разных лет

Ремонтно-механический цех, полутемный, полупустой, с собранным старым, давно отслужившим оборудованием. Здесь и куют, и сверлят, и клепают, и сваривают — это напоминает скорей захудалую мастерскую, чем цех большого, знаменитого до войны завода. За стеклянной перегородкой конторка мастера (начальника цеха). Стекла, как и повсюду, выбиты, но если в окнах и в крыше они заменены фанерой и толем, то перегородка зияет пустыми переплетами, лишь символически отделяя начальника от рабочих. К перегородке примыкает видимая нам часть цеха, где на переднем плане стоит полевая пушка. Три старика — Л и а н о з о в, Е г о р ы ч  и  Ч е н ц о в — ремонтируют орудие. Им помогает  Р е б р о в. Тут же, возле орудия, спят на голом полу молодые парни, а р т и л л е р и с т ы. Немного подальше несколько  ж е н щ и н  мастерят что-то из жести; среди них  Ч е н ц о в а. В глубине цеха сверкают по временам автогенные вспышки.

Р е б р о в. Читали, ребята, такой роман «Три мушкетера»?

Е г о р ы ч. Слыхать слыхал. (Копается в механизме пушки.)

Р е б р о в. Слыхать мало, надо читать иногда серьезные книги. Там три боевых друга описаны. Благородный Атос (показывает на Лианозова), силач Портос (показывает на замухрышку Егорыча), красавец Арамис (показывает на восьмидесятилетнего Ченцова). Куда один, туда все на выручку прутся. А четвертый (скромно показывает на себя) — самый молодой и самый инициативный. Дартанян прозывается.

Л и а н о з о в. Армянин, что ли?

Р е б р о в. Все чистокровные французы.

Е г о р ы ч (озабоченно). Заклинило. Дай-ка, Ребров, деревянную колотушку. (Бьет по заклинившейся части затвора.)

Р е б р о в (оглянулся на спящих артиллеристов). Вот кого нынче из пушки не разбудишь. Больше суток ее чиним, хоть бы на троих один глаз открыли.

К артиллеристам подошла Ченцова, сумрачно вглядывается в их лица.

Опять на чужих сынов глядит. Кремень-баба, а скучает. Старший сын в батальоне, другой связным у Микишева. (Кричит Ченцову.) Твой внук, дедушка!

Ченцов кивает головой, улыбается.

Так и шпарит на велосипеде вдоль фронта, по улице Урицкого. Фронт-то нынче — не успел оглянуться, как уже на том свете.

Ченцова возвращается на место.

Ты бы поостерегла своего, воевать еще долго будем.

Е г о р ы ч (в волнении). Долго! Так это в одном поселке сколько народу выбьют! Господи, разве такого ждали? Здесь мы, а за прудом немцы! Каждого видят, в каждого целятся… поди всех в книжечку переметили…

По цеху идут  В е р е с о в ы.

Егор Афанасьевич, вы большой человек на заводе… скажите, до каких это пор?

В е р е с о в. Ты о чем, Егорыч?

Р е б р о в. Он, Егор Афанасьевич, ждет-волнуется, когда немцев от завода отгоним. Ну, не ясна человеку высшая стратегия.

В е р е с о в (грустно). Чепуху говоришь, Ребров. (Открыл дверь в конторку, пропускает вперед Вересову.)

Р е б р о в (на мгновение опешил). Егор Афанасьевич, так это как же? Значит, я по-научному так понимаю современную боевую задачу: отогнать немца с винтовочного выстрела на пушечный? В сентябре остановили, сейчас отгонять время. (Вдохновенно показывая своим товарищам на пушку.) Замечаете подготовку? Но — ш-ш, молчок! (Прикладывает к губам большую отвертку.)

Е г о р ы ч (слегка успокоившись). Дай-то господи! Дай-ка, Ребров, отвертку.