Повести

Король кивнул головой писцу. Тот взял со стола большой лист печатной бумаги и сунул его в руки Ефремову.

— Его величество желает, чтоб господин поручик прочитал сию бумагу. Ефремов осторожно взял пальцами бумагу, так, словно она была отравленная.

Бумага была напечатана по-русски, но старым шрифтом. В ней его величество король Карл XII объявлял всем жителям Украины и России, что царь Пётр напал на Швецию без всякой причины; что гетман Мазепа перешёл на сторону короля, а с ним «знатные лица»; что королевские войска всё время побеждали и побеждают русских; что жители России страдают от поборов и солдатчины; что король Карл, жалея подданных Петра, идёт к ним на помощь, чтобы искоренить дух зловредный и «вернуть старину» в Россию; что в скором времени королевские войска вступят в Москву, вследствие чего жители Украины и России должны оставаться спокойными, не бояться за свои пожитки и ласково принимать войска Карла.

— Где напечатано сие? — спросил поручик.

Писец улыбнулся.

— Королевские власти отняли типографию, которую везли из города Амстердама в Россию. Там и буквы, и станки отменные.

— А мастеров где взяли?

— Некий мастер амстердамский при оной типографии ехал, и он же текст набирал. Но господина поручика не за тем сюда везли, чтоб на его вопросы отвечать. Его величество желает узнать, понятливо ли сочинено?

— Понятливо-то понятливо, да народ наш не поверит, — отвечал поручик, — и старину в Россию не вернуть! Что было, то прошло!

Писец помялся, прежде чем сообщить этот ответ Карлу. Король отошёл от окна и стал ходить по комнате, всё ещё держа руки за спиной. Хлыстик подрагивал в его пальцах. Наконец он остановился и проговорил что-то отрывисто, не глядя ни на писца, ни на поручика.

— Его величество соизволит спрашивать, желает ли господин поручик вступить в королевскую службу и состоять при особе его величества?

Ефремов не сразу ответил. Несколько минут он изумлённо рассматривал королевскую спину.

— Изменником отечеству своему не стану, — сказал он, — и воинской присяги не нарушу. Об этом спрашивать смешно и недостойно.

Карл снова быстро заходил по комнате. Казалось, слова Ефремова его нисколько не затронули.

— Его величество изволит напомнить господину поручику, что ежели он согласится, то будет начальником Московского Кремля. Ежели не согласится, то проведёт всю жизнь свою пленником в Швеции.

— Видели мы некогда и в Кремле иноземное войско, — взорвался поручик, — однако дозвольте спросить: где оно? И ежели его величество собирается в Москву, то почему находится под Полтавой?

Писец нахмурился.

— Так королю сказать нельзя, — буркнул он.

— У меня других слов нету! — отвечал Ефремов.

Писец встал и обратился к Карлу с длинной речью. Карл этой речи не дослушал. Он неожиданно ударил себя хлыстиком по сапогу и снова замер у окна спиной к присутствующим. Прошло минут десять. Все молчали. Наконец Карл топнул ногой. Ефремова схватили Под руки И потащили прочь. Не сказав ни слова, посадили его снова в двуколку, конный караул окружил его. Поехали очень быстро. Всадника в шляпе с белым пером теперь не было.

Поручик думал, что везут казнить, но его привезли обратно в домик, где сидел Тимоха.

— Слава богу! — воскликнул Тимоха, увидев поручика. — А уж я-то сижу, вспоминаю молитву за упокой души…

— Вспомнил? — спросил Ефремов.

— Не вспомнил, ваше благородие…

— И не надобно. Они пуганые. По всему видать, что дело ихнее не выходит. Король у них бесноватый! А в сарае, что рядом с нами, у них типография. Печатают на краденых станах подмётные листы, чтоб наших людей портить. Оттого и уханье идёт. Да только толку от этого уханья не будет никакого! Ну, давай спать — утро вечера мудренее…

Через несколько минут поручик И его денщик храпели так, Что караульные солдаты с удивлением подходили к окнам и долго вглядывались в неподвижные фигуры пленников.

ХЛОПЦЫ АТАМАНА ЯСТРЕБА

Ястреб не любил ходить по большим дорогам. Он со своими хлопцами скрывался в рощах между Псёлом и Ворсклой. Хлопцы Ястреба долго на месте не оставались и землянок не рыли, а, переночевав в глуши дубравы, передвигались сразу же на другое место. Во всех сёлах между Полтавой и Миргородом у них были свои люди.

Ястреб знал всё, что происходит и у шведов и у русских. Он нападал на шведские разъезды, когда они растягивались цепочкой в лесу, уносил ружья, порох, пули, гнал из деревень мародёров, отбивал возы с продовольствием, сеном и дёгтем и хвастался тем, что дважды нападал на шведские посты и завёл себе «конницу» из уведённых оттуда лошадей.

Алесю эта жизнь понравилась. Нравились ему лесная прохладная глушь, и птичье пение, и тлеющие угли в ночном костре, и похлёбка, пахнущая дымом, и ключевая вода, и ранние июньские зори, когда он караулил под раскидистым дубом, сжимая в руках пику и вглядываясь в пустую белую дорогу. Ястреб был силён по части выдумок. Он посылал одного из своих подчинённых, по кличке Пузо, переодетым в слепого бандуриста в шведский лагерь под самую Полтаву. Алесь ходил с ним поводырём.