Повод для оптимизма? Прощалки

И вот я себя спрашиваю: почему? В чем причина того, что этот роман остается абсолютно современным? Я думаю, что ответ кроется в стремлении, в тяге к прекрасному, к идеалу, к тому, какими бы мы на самом деле хотели быть. И мне кажется, это как раз делает нас людьми в отличие от всех остальных живых существ.

И думая об этом, я вспомнил знаменитую речь американского писателя Уильяма Фолкнера при получении Нобелевской премии. Он завершил ее такими словами: «Я отказываюсь принять конец человека. Легко сказать, что человек бессмертен просто потому, что он выстоит, что когда с последней ненужной твердыни одиноко возвышающегося в лучах последнего багрового и умирающего вечера прозвучит последний, затихающий звук проклятья, что даже и тогда останется еще одно колебание, колебание его слабого неизбывного голоса. Я отказываюсь это принять. Я верю в то, что человек не только выстоит, он победит. Он бессмертен не потому, что только он один среди живых существ обладает неизбывным голосом, но потому, что обладает душой, духом, способным к состраданию, жертвенности, и терпению. Долг поэта, писателя и состоит в том, чтобы писать об этом. Его привилегия состоит в том, чтобы, возвышая человеческие сердца, возрождая в них мужество и честь, и надежду, и гордость, и сострадание, и жалость, и жертвенность, которые составляли славу человека в прошлом, помочь ему выстоять. Поэт должен не просто создавать летопись человеческой жизни, его произведение может стать фундаментом, столпом, поддерживающим человека и помогающим ему выстоять и победить».

Неплохо сказано для бездуховного американца, правда?

* * *

Ровно две недели назад в этой программе я спросил министра Правительства Москвы господина Капкова о том, как он относится к закону, который был принят Московской городской думой и запрещает ношение белых лент и собираться… вообще собираться больше, чем одному, в пределах Садового кольца. Он ответил, что считает закон этот адекватным, хотя и временным.

Председатель Московской городской думы Владимир Михайлович Платонов был недоволен этим, написал мне письмо и предложил встретиться. Вот мы с ним встретились. И господин Платонов разъяснил мне, во‐первых, что такого закона нет. То есть любой человек может носить белую ленточку и любую другую ленточку где хочет, как хочет, и это абсолютно не запрещено. Во-вторых, действительно запрещены пробеги в пределах Садового кольца, и неважно, с белой лентой или с георгиевской. И наконец, в‐третьих, разрешаются одиночные пикеты в пределах Садового кольца. Одиночные – это означает, что расстояние между пикетчиками должно быть не менее пятидесяти метров.

Значит, с точки зрения юридической, конечно, я был не прав, а прав он, потому что я сказал, что нельзя собираться больше, чем одному. Но вообще с точки зрения, мне кажется, обыкновенной логики, раз между пикетчиками должно быть расстояние не менее пятидесяти метров, то это и означает, что они могут стоять только по одному, не так ли?

В общем, я обещал, что все это расскажу, и я вам это рассказал. Ну а то, что министр правительства Москвы поддержал закон, которого нет, тут я не виноват. Это первое, что я хотел сказать.

Второе, на мой взгляд, гораздо более серьезное, это по поводу недавно ушедшего от нас Алексея Германа, вернее, реакции на его смерть. Была написана и сказана масса всего хвалебного и сверх-хвалебного в его адрес. И было выражено предельное возмущение тем, как запрещали его гениальные фильмы, которые лежали годами на полке, и как его давили, и как, в общем, по-настоящему калечили. Все это говорилось пламенно и гневно, будто это все в прошлом. Скажем, какому-нибудь Герману сегодня ничего подобного не грозило бы. В одном из показанных по телевидению фильмов о нем Герман говорит следующее, я его цитирую: «Мой фильм “Хрусталев, машину!” – о моей изнасилованной Родине. Потому что я считаю, что моя страна была изнасилована, и что последствия этого изнасилования будут сказываться еще много десятилетий. Потому что наивно думать, что Никита Сергеевич, который до этого подписывал все, что ему приказывали, осудил Сталина на XX съезде – и все, началась новая жизнь, и все осталось в прошлом. Нет, ничего не осталось в прошлом».

* * *

Послезавтра будет шестьдесят лет со дня смерти Сталина. Я прекрасно помню эту дату, я жил в «Метрополе» как раз напротив Колонного зала, где он лежал в гробу. Но, собственно, я не об этом хотел сказать.

Последние полгода я с товарищами снимаю документальный фильм о Германии, называется он «Германская головоломка», и я очень надеюсь, что к осени мы все-таки завершим работу и вы это увидите. Как вы понимаете сами, делать фильм о Германии, при этом не попытавшись понять, как такой великий народ, народ Баха и Бетховена, Шиллера и Гете, Канта и Гегеля, и бесчисленного количества других великих фамилий, как такой народ мог пойти за Гитлером.