Поворот

— Я сожалею, — продолжает она. — Если бы я знала, что это так сильно тебя расстроит, я бы не начинала тот разговор.

Когда Миа извиняется, это звучит так, будто она это и имеет в виду. Потому что так оно и есть. И она никогда не говорит, что сожалеет, что обидела тебя и жалеет, что ты так легко расстраиваешься. Нет, она действительно чувствует себя плохо от того, что сказала или сделала тебе больно.

Поэтому трудно долго сердиться на нее.

— Так что, если ты не против, я бы предпочла забыть об этом. — Она говорит быстро, выплескивая поток слов.

Я просто смотрю на нее, стиснув зубы. В пятницу это было именно то, что я хотел бы услышать. Прежде чем я успел действительно подумать об этом. Но теперь уже слишком поздно. Теперь нет ничего, что она может сказать или сделать, что может стереть эту ночь и ее вопросы из моей памяти.

— Я не думаю, что мы можем забыть об этом, — говорю я жестко. — Я определенно не смогу.

Она поворачивает голову ко мне. На ее щеках появляется румянец, а глаза блестят.

— Почему?

— Потому что ты открыла ящик Пандоры.

Она хмурит лоб.

— Я понятия не имею, что это значит.

Подавляю желание быть занудой и рассказать ей миф, с которым она уже знакома, потому что быть просто снисходительным ничего не решит. Так что вместо этого я отвечаю:

— Я думаю, что ты знаешь, что это значит, Миа.

Она моргает, в ее глазах блестят и переливаются мысли и эмоции, о которых я могу только догадываться. Потом она отворачивается. Я лежу рядом с ней, наше молчание затянулось, и это начинает меня напрягать. Это как шнур, обмотавшийся вокруг меня, тянущий ближе к ней, и, причины, по которым я не должен перевернуться, схватить и поцеловать ее, становятся все более туманными и размытыми.

Дерьмо! Я зажмурился, втягивая воздух через нос. Потом заставляю себя сесть и складываю руки на согнутых коленях. Передвижение помогает, успокаивает меня, потому что я до сих пор могу контролирую себя.

Миа тоже встает. Наклоняется в мою сторону, скрещивая ноги.

—Так, — спрашивает она, обратив этим словом внимание на себя, — что ты хочешь мне сказать?

Начинаю выдергивать короткие травинки рядом со мной. Я ненавижу этот вопрос. Почему я хочу, чтобы она просто сказала мне, что я хочу услышать? Как это может помочь?

Может быть, единственный выход из этого — выложить все? Она сама вынесла этот вопрос на обсуждение. Это было у нее на уме. И она не собирается отступать.

Ну ладно!

— Честно? — спрашиваю я. — Тогда, ты первая. Ты думала о сексе со мной?

Ее губы раскрываются. Она заметно сглатывает. Это удивило ее?

Я чувствую, как у меня стучит в висках, пока я жду, что она ответит. В ушах шумит. Я не идиот, а Миа не дура. Она бы не спросила меня, нравится ли она мне, только чтобы признаться, что я ее не привлекаю. Так что да, я знаю ее ответ. Но ей необходимо сказать это вслух.

И я хочу это услышать. Это чертовски пафосно, как сильно я хочу услышать, как она это скажет.

Ее глаза неподвижно смотрят на меня, спокойно и сосредоточенно. Она закрывает рот и наклоняет голову. Затем, медленно кивая, она отвечает:

— Да.

С грохотом мое сердце падает куда-товниз. Я чувствую, как температура подскочила на несколько градусов.

— Как давно?

Она опускает глаза, пожимает плечами.

— Какое-то время.

— Что значит «какое-то время»? Дни? Месяцы? Годы? В то время как ты все еще встречалась с Факфэйсом?

Нет, это точно не могло произойти тогда. Она была слепо влюблена в него. Она полностью принадлежала ему.

— Несколько лет, я полагаю, — признается она.

Тиски на моих легких сжимаются все сильнее. В оцепенении я качаю головой.

— Почему вдруг призналась сейчас?

— Это все та статья.

Презрительная усмешка взрывается глубоко в моей груди.

— Серьезно! — Настаивает она на своем, дико жестикулируя.

— Ты слишком много идиотских статей читаешь в Интернете, о бессмысленных исследованиях, которые были сделаны при слишком маленькой выборке, чтобы иметь какой-либо смысл, и ты используешь это как оправдание, чтобы разрушить нашу дружбу? , Несколько секунд наши взгляды остаются прикованными друг к другу, а затем она смотрит вниз и начинает ковырять розовый лак на своих ногтях. Я поправляю кепку и вытираю пот со лба. Такое чувство, будто я делаю операцию дренирования абсцесса. Или имею дело с огнестрельным ранением.

Оглушительный крик доносится с игровой площадки, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, прищурившись, туда. Трудно сказать с этого расстояния, но уверен, что я вижу женщину, поднимающую своего малыша с земли. Ребенок плачет, затем истерика успокаивается; он в порядке.

Возвращаясь к Миа, замечаю, что она не скрещивает больше ноги, она согнула их в коленях и обхватила их руками. Обнимая себя.

— Я просто... Устала от всего этого, — говорит она, так тихо, что я почти не могу разобрать слов.

Мои плечи опускаются. Отлично. Теперь это будет сеанс терапии для Миа.

Останови ее. Не будь таким придурком.

— Устала от чего? — спрашиваю я. — Прекрасно.

Она поднимает руки к коленям и кладет на них подбородок.

Она довольно гибкая.

Не суйся туда, парень. Просто остановись.