Поворот не туда (СИ)

Просидев на корточках с минут пятнадцать, я, наконец, решаюсь встать и снова взглянуть в окно, в котором теперь протекала вся моя жизнь и её причина. Он тихо улёгся на диване и закрыл глаза, тяжело вздохнув и положив руку под голову. Кот удобно примостился рядом: тело его постоянно подрагивало, из-за чего я понял, что животное мурлычет хозяину на ухо. Казалось, будто он поёт спящему колыбельную, успокаивая и вверяя в то, что всё будет хорошо, надо лишь закрыть глаза и полностью расслабиться.

Я не чувствовал себя так глупо никогда. Хотя, наверное… Наверное, в нём я нашёл замену Максу. И я твёрдо решил, что буду оберегать его и не позволю себе к нему прикоснуться никогда в жизни. И я сам не заметил, как обрёк себя на величайшие муки в своей жизни, с которыми я ранее не сталкивался.

Каждый следующий день стал адом на земле. Единственное, что я делал, — это полностью слился с жизнью моего нового смысла во всех отношениях. Я стал подобно тихой мышке, которая постоянно следует по пятам за одним человеком, преданно глядя на него. Я никогда не подходил ближе, чем на десять метров. Мне кажется, что этот барьер в расстоянии позволял моим остаткам разума здраво мыслить, а не накинуться на него и не… Сглатываю. Я уже давно разузнал всё о его жизни: Адам, учится на факультете информационных систем, подрабатывает официантом и каждый день со вздохом возвращается домой позже десяти вечера, приходит домой, устало кидает портфель в угол и плачется своему единственному другу — коту Джо, предпочитает сидеть возле окна и делать какие-то пометки в тетради, иногда рисуя там мелкие рисуночки: будь то грустный человек, потерянный оленёнок или истерзанная мордочка кота с одним глазом. Он любил кофе и ненавидел апельсиновый сок. Он обожал прохладные дни и никогда не накрывался одеялом. Даже когда было холодно, он весь сворачивался в комочек, но одеяло из старого шкафа не доставал.

Адам стал неотъемлемой частью моей жизни. Он стал моей жизнью. Каждый день я делал снимки: когда он шёл с работы, пил кофе в местном кафе или спал. Больше всего мне нравилось наблюдать за тем, как он выплакивался Джо. В такие моменты он выглядел особо уязвимым, и я получал нестерпимую боль, контролировал себя лишь из каких-то ничтожных остатков сдержанности, но всегда оставался стоять на месте и делать новые и новые фотографии, которые потом окажутся вложены в мой дневник, который вёлся с детства.

С некоторыми фотографиями я проводил ночи. Целовал их беспрестанно, мечтая, чтобы образ с плёнки ожил и оказался передо мной…

***

Он лежал на моих руках и умирал. Моё тело переполняли чувства и эмоции, мои глаза были полны слёз, я гладил его по голове и твердил упорное «прости». Я знал, что он не простит. Знал, что он никогда ничего мне не прощал. Я не умел показывать свои чувства, а всю злость на самого себя срывал на очередных трупах.

Каждый день после того, как я пригрозил ему смертью, и мы изображали счастливую семью, я видел его несчастные глаза, видел его взгляд, который стал ещё печальнее, чем раньше. И мне было не менее паршиво, чем ему. Я так хотел для него счастья, но просто не знал, как его предоставить. Хотя, я знал, но понимал, что счастье в его жизни возможно, но только без меня. Не было места в его жизни отбитому маньяку, прогнившему изнутри и получающему удовольствие от вида вспоротого живота или отрезанной головы. Моя зависимость делала хуже всем, но больше всего — мне.

Его хриплые вдохи, его трясущиеся пальцы, тянущиеся к моему горлу… Что-то щёлкнуло. В этот момент я осознал всю суть выражения: «Если любишь — отпусти». Если я желаю ему счастья, почему поступаю сейчас как конченый эгоист, убивая его, чтобы самому не страдать и больше не испытывать этих странных чувств? Я нуждался в нём, как чёртов нищий в хлебе и, мать его, как маньяк в жертве.

— Меня зовут Итан, — шепчу ему в ухо, — прости, что врал.

Я быстро уткнулся носом в его щёку и аккуратно положил на пол, быстро побежал в подвал и достал из сейфа ключи от машины. Тело Адама истекает кровью, и нельзя терять ни минуты. Надо срочно отвезти его в больницу и подарить ему достаточно дорогую вещь в этом мире — свободу. Этот подарок был самым сложным по исполнимости в моей жизни. Перед отъездом я сделал последний снимок, на котором Адам лежал на заднем сидении машины и умирал.

***

Я сгнивал. Сгнивал, как паршивая шавка у дороги. И, что самое худшее, — изнутри. Нельзя было вычистить эту гниль, потому что я сам лишь давал ей почву для развития, когда каждый день снова наблюдал за жизнью Адама. Через месяц его выписали. И каждый чёртов день я ждал наряд полиции в своём доме. И каждый день орал на новые трупы за то, что этого наряда нет.

Почему? Почему он не вызвал грёбаных омоновцев в этот дом? Почему сам не пришёл и не расстрелял меня из дробовика? Почему каждый день он плачет в подушку и смотрит на письмо от его брата? Почему?

***

— Джо, проголодался? — смотрю на грустную одноглазую морду и сыплю в миску корм, слушая, как кот недовольно мурлычет что-то и трётся шерстью об мою ногу.