Повседневная цивилистика

Истцу не было прямого смысла на нее ссылаться, потому что она явным образом защищает все же приобретателя. Не исключено и другое объяснение: в начале конфликта этого закона еще не было, а затем юристам истца не хотелось изменять иск, поскольку в бюрократических организациях изменение позиции может повлечь и часто влечет за собой расследование причин изменения ранее принятого решения и тем самым грозит обнаружением чьей-то вины и чьих-то ошибок.

Ответчики же не говорили о п. 2 ст. 223 ГК РФ, так как исходили из того, что на самом деле здание относится все же к городской собственности, т. е. распорядились ими правильно, и потому инвестконтракты действительны. Эта же норма применима только к недействительным сделкам, хотя данное обстоятельство очень часто неправильно понимают, например, тогда, когда допускают добросовестность приобретателя при совершении действительной сделки.

Остается предположить, что суд, таким образом, предупредил довод ответчиков о добросовестном приобретении помещений, хотя бы и по недействительным сделкам. А инвестконтракты суд признал ничтожными по тому основанию, что помещениями распорядилось лицо, не имевшее права на отчуждение.

Есть смысл здесь остановиться и отдельно обсудить, насколько верно такое утверждение. Дело в том, что наша практика и, если взять шире, сознание юристов чрезвычайно склонны к аннулированию сделок. Действует мощная инерция, несомненно, имеющая своим основанием подозрительное отношение к обороту, коммерции, вообще к свободной деятельности людей. Таковы на самом деле и настроения всего общества, которое, если обратиться к нашей истории, никогда не отличалось уважением к сделке, к обязательству, к личной ответственности, наконец. Не продолжая далее этой печальной темы, хорошо известной любому наблюдательному читателю, я бы отметил как одно из наиболее очевидных следствий нашего правопорядка максимально широкое толкование норм о недействительности сделок.

Сами по себе ст. 166 и 167 ГК РФ такой тенденции не содержали. Но, увидев, что происходит со сделками в судах, мы стали вводить различные ограничители в эти нормы, которые, вообще говоря, не потребовались бы при ином состоянии умов.

Возвращаясь к нашему делу, замечу, что ст. 167 ГК РФ на самом деле имеет достаточно ограниченную сферу действия: это только возврат полученного в результате исполнения другой стороне (кредитору) недействительной сделки. Никакого «возврата в первоначальное положение», о котором часто говорят как о синониме реституции, при буквальном чтении закона обнаружить невозможно. Соответственно, отпадает и возможность расширения смысла реституции. Да и «реституция» – это не точный термин, имеющий определенное законом содержание, а лишь слово, удобство которого состоит в том, что не нужно каждый раз произносить: «последствия исполнения недействительной сделки». Кстати, следует иметь в виду, что в других системах права термин «реституция» имеет более строгое значение и чаще всего указывает на кондикцию. Если забыть об этом, то можно попасть впросак (и такое мне иногда приходилось наблюдать в делах, связанных с применением иностранного права в России и иных подобных ситуациях).

Если же помнить, что закон имеет в виду только возврат исполненного по сделке, то легко заметить, что договор на реконструкцию, восстановление, реставрацию и пр. саму реконструкцию, восстановление, реставрацию не делает предметом передачи. Это скорее условие, невыполнение которого позволяет расторгнуть (а не признать недействительным) договор, но не те работы или услуги, которые имеются в виду, когда мы говорим об обязательстве, и не те работы или услуги, о которых речь идет в ст. 167 ГК РФ как о полученном по недействительной сделке.

Результаты реставрации получает сам владелец памятника культуры, которому этот памятник передан на условии реставрации.

Соответственно, если обсуждается недействительность сделки, то, во-первых, заведомо невозможно говорить о возврате полученного по сделке о реставрации, а во-вторых, особому исследованию подлежит интерес истца, который ни в коем случае не тождествен интересу в оспаривании обычной синаллагматической (или, если не иметь в виду химеру торгового права, можно без специального значения называть ее торговой) сделки.

Впрочем, до сих пор суды все же не делают разницы между простой продажей (или приватизацией) имущества и передачей его в собственность для реставрации.

А ведь даже в законе о памятниках истории и культуры есть достаточно материала для обнаружения этой разницы. Скажем, там говорится, что решающей является воля органа по охране культуры, тогда как воля собственника лишь учитывается.