Повседневная цивилистика

То же самое мы обнаруживаем и с позиций здравого смысла: если памятник отдается на реставрацию потому, что у публичного (или иного) собственника нет средств на реставрацию (понимая под этим и отсутствие толковых, не пораженных коррупцией исполнителей), то применение последствий недействительности сделки о реставрации влечет выплату стоимости реставрационных работ. Но ведь именно отсутствие средств и стало причиной заключения договора. Как же можно обосновать интерес в иске об аннулировании сделки, результатом которого является возникновение тех обязательств, невозможность исполнения которых и была причиной сделки?

Простой расчет заставляет выбирать, однако, такую тактику, в которой даже верные и вполне очевидные, но не банальные аргументы могут повредить решению в высшей инстанции. Дело в том, что когда перед судом поставлена со стороны задача во что бы то ни стало отменить решение, то выбираются в первую очередь как раз такие аргументы, причем отбрасываются только они как слабое звено, а прочие остаются вовсе без обсуждения либо уничтожаются оборотом «не соответствуют закону также и выводы суда о…». Подразумевается, что не стоит обыскивать пойманного за руку: один грех обозначает и доказывает все прочие. Поэтому если есть основания опасаться вмешательства внеправовых сил, то приходится ограничиваться несколькими и самыми сильными доводами.

Увы, тем самым тормозится развитие права, но разве это самое ужасное в нашей юридической жизни?

Итак, замечания об отсутствии права на иск о недействительности сделки мы делали весьма негромким голосом. Более того, такого иска и не было, и недействительность сделки обсуждалась судом по собственной инициативе[13].

Впрочем, та же логика отсутствия у истца права на иск применима в нашем деле и к иску о признании права собственности, хотя здесь уже приходится говорить о предстоящей кондикции, а не о непосредственно применяемой. Ведь обогащение наступает все же не в момент присуждения права, а в момент получения владения самой вещью (нужно, однако, отличать получение незаконного владения: в этом случае возникает так называемая кондикция владения, которая пока остается предметом дискуссий в нашем праве).

Итак, имелись аргументы для спора о том, насколько соответствуют интересам государства требования о признании сделки недействительной и о признании права собственности. И в другом случае, вероятно, на них бы и следовало сосредоточиться. Но, понимая, что в наших судах эти доводы очень редко хорошо воспринимаются, а главное, видя гораздо более весомые противоречия в иске, мы, повторюсь, лишь слегка касались их. Я говорил не более чем следующее: «Если из руин сделали прекрасные объекты, то где же здесь нарушение закона об охране памятников, и зачем нужны такие законы об охране памятников, которые допускают в этом случае спор?»

Главное, как уже, уверен, видит читатель, состояло в том, что спор о признании права был возбужден невладеющим собственником.

Такой спор с 2005 г. стал невозможен.

Если, как сказано в п. 2 ст. 223 ГК РФ в редакции, действующей с 1 января 2005 г., добросовестный приобретатель недвижимости становится собственником с момента регистрации (движимости – с момента передачи), если имущество не может быть от него истребовано в порядке ст. 302, то, стало быть, пока не заявлен виндикационный иск по ст. 301 и 302, невозможно отрицать право собственности приобретателя.

Это простейшее логическое упражнение довольно быстро было выполнено нашими судами, и уже к концу 2007 г. ВАС РФ стал уверенно проводить эту позицию. А из нее как раз и следовал запрет на оспаривание права невладеющим собственником. Ему теперь оставлен только один способ спора о праве на вещь – посредством виндикационного иска.

Более того, с этого же момента утратило смысл признание сделки о вещи недействительной по тому основанию, что сделка совершена лицом, не имеющим право на отчуждение вещи. Ведь добросовестность приобретателя сама по себе означает, что сделка, по которой он приобрел вещь, недействительна потому, что отчуждатель не имел права на отчуждение, но приобретатель извинительно заблуждался на этот счет. Теперь оспаривание сделки отдельно от виндикационного иска ничего не дает истцу. Более того, искушенный ответчик может снисходительно признать такой иск и показать, что он потому и стал добросовестным приобретателем, что сделка недействительна.

Повторю, что в суде первой инстанции ни истец, ни ответчики п. 2 ст. 223 ГК РФ не упоминали. Смутным образом эту норму помянул суд, вступив вдруг в обсуждение доброй совести ответчиков.

Но в суде апелляционной инстанции мы уже обратились к этому оружию. Суд нас вполне понял, но не обнаружил достаточной уверенности. Было видно, что суд опасается отказывать в иске только по этому основанию.

Стали обсуждать исковую давность.