Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Этикет

«Карточка, прекрасно литографированная, извещающая о приезде общества масок, отдана швейцару, и полетела вверх по лестнице, переходя из рук в руки ливрейных лакеев, расставленных по обе стороны, между померанцевыми деревьями. Получено приглашение, и пестрая толпа, в костюмах всех веков и климатов, вошла в залу, где было уже несколько масок, которые прежде их приехали. Танцы прервались; все окружило новых посетителей, которые, без масок, может быть, не привлекли бы и сотой доли того внимания, что случается и не в переодетом обществе; по всей зале только и слышно: "Je te connais, beau masque'"[77] — дело, также виданное в свете, где все думают знать друг друга и все обманываются»^{29}.

«Редкие были случаи, чтобы приезжим гостям отказывали. Почти всегда им делался радушный прием. Гремела музыка, являлись замаскированные, и начинались танцы, которые иногда затягивались допоздна. Хозяева, за доставленное удовольствие, предлагали гостям закуску или ужин. Снимались маски и таким хитрым маневром приобретался знакомый семейный дом»^{30}.

Незабываемыми были масленичные маскарады. Если собрать воедино отзывы современников о масленичных балах-маскарадах, то получится «жалобная» книга.

«Скоро пост, вот все и спешат воспользоваться последними днями масленицы. Каждый день бывает бал, иногда два, три в один вечер. Конечно, я не на все езжу, но в два дня раз мне приходится плясать 6 или 7 часов без отдыху… Физически я не страдаю от бессонных ночей, зато мои нравственные силы слабеют. У меня голова становится тяжела, днями я бываю совершенно как одурелая», — сообщает М. А. Волкова В. И. Ланской^{31}.

«Нынешняя неделя настоящая пытка; непрестанные балы, спектакли, маскарады…» — жалуется В. Туркестановой Ф. Кристин^{32}.

«Прошу Вас, помолитесь за меня: есть с чего умереть, если подобная жизнь продолжится»^{33}.

«Я эти дни устал, как собака! — пишет дочери Ю. А. Нелединский-Мелецкий. — Всякий день балы. Вчера приехал домой в 5 часу; сегодня едем в маскарад к Познякову, завтра на завтрак к Кологривому завтра же в 6 часов будет у нас, для Катерины Николаевны, г-жа Семенова, а потом мы с Софьей едем на бал к Шереметеву. В субботу денный маскарад в собрании, а в воскресенье бал у Вяземского»^{34}.

«Теперь масленица; всякий день по два, по три бала и маскарада. Не понимаю, как жива молодежь», — говорит в письме к сыну Я. И. Булгаков^{35}.

Примечательно, что все эти свидетельства принадлежат людям разного возраста. И от старых, и от молодых светская жизнь требовала немалых душевных и физических усилий.

«В нынешнем году многие поплатились за танцы, — сокрушается М. А. Волкова. — Бедная кн. Шаховская опасно больна. У вас умирает маленькая гр. Бобринская, вследствие простуды, схваченной ею на бале»^{36}.

«Ты, вероятно, слыхал о Саше Давыдовой, прелестной и преисполненной талантов девушке, которую все так любили; она скончалась в прошлом году, вскоре после бала в Благородном собрании»^{37}.

Однако эти печальные события не нарушали безумного ритма светской жизни. Приглашения на бал делались заблаговременно, «посредством рассылаемых или выдаваемых изящных пригласительных билетов» или «пригласительных записочек».

«В это самое время вся петербургская молодежь высшего круга вертелась перед огромными зеркалами, с улыбкой самодовольствия и гордости собираясь на огромный бал*** посланника. На столе Горина лежала пригласительная записка на этот бал… но он забыл об этом бале и об этой пригласительной записочке»^{38}.

«Гости приглашались печатными билетами, отличавшимися необыкновенным красноречием, — читаем в "Записках иркутского жителя". — Для образца я приведу один билет, которым градской глава Медведников приглашал на бал по случаю тезоименитства государя императора Александра Павловича, 30-го августа 1816 года: "Иркутский градской глава Прокофий Федорович Медведников, — сказано в билете, — движим будучи верноподданническим благоговением ко всерадостнейшему тезоименитству всемилостивейшего государя и желая ознаменовать торжественный для всех сынов России день сей приличным празднеством — дабы, соединя верноподданнические чувствования, усугубить общую радость — покорнейше просит пожаловать сего августа 30-го числа 1816 года, пополудни в 6 часов на бал в новую биржевую залу"»^{39}.

В Москве, которая славилась своим хлебосольством и гостеприимством, было не принято рассылать приглашения.

М. А. Волкова сообщает в письме к подруге: «Князь Юрий Долгорукий дожил до 75 лет и никогда не принимал к себе гостей, хотя два раза был московским генерал-губернатором; теперь вдруг ему вздумалось дать bal paré[78], он разослал пригласительные карточки всей нашей знати, предварительно сделав всем визиты… Здесь не водится приглашать письменно, как тебе известно; лишь на придворные балы являются по билетам, а частные лица редко посылают письменные приглашения»^{40}.