Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры. Приметы и суеверия.

Мне пришло в голову подшутить, — фигура была от меня еще в десяти шагах; недалеко от камня она остановилась в нерешимости. Тотчас ложусь на землю и глухо говорю: сюда! Фигура от страха ничего не отвечала, но приметно было дрожание фонаря. Перекрестись три раза, продолжал я, очерти себя кругом, не говори ни слова, и ежели сделаешь назад хотя один шаг, то умрешь! Фигура повиновалась. — Приблизься к камню и что тебе представится, ударь три раза щупом и скажи: аминь! Фигура подходит к камню, ставит на него фонарь, крестится три раза, переходит на другую сторону камня, смотрит вниз с удивлением и ужасом, потом ободряется, заносит щуп и спускает преплотный удар. — «Кто тут?» — воскликнул незнакомый голос при подошве камня. Фигура отскакивает, я и сам, признаюсь, несколько испугался и не смел пошевелиться. В ожидании чего-нибудь необыкновенного приподнял я голову; фигура крестилась и шептала молитву; я был в таком изумлении, что никак не мог понять, кто закричал; страх мало-помалу начал проходить, и я думал, что это игра разгоряченного воображения, но и фигура слышала голос. Разве не позабавился ли кто-нибудь, подобно мне, над простотою фигуры? Между тем, как я недоумевал и терялся в догадках, фигура, призывая всех святых, подходит опять к камню, опять замахивается и ударяет крепче прежнего, заключив словом: аминь! — «Вот я тебе дам аминь!» — вскрикивает прежний голос громче прежнего. Опять я изумился, но думал, что тут скрывается нечто, пристально смотрел на камень, и вдруг из-за него встает человеческий образ. Черная фигура кричит и опрометью убегает. Незнакомец с яростию разбивает фонарь и бросает в фигуру, гонится за нею, испуская тьму ругательств. И кто же это, вы думаете? Привидение, домовой или леший — хозяин клада? Нет, это был пьяный крестьянин, который заснул подле камня, возвращаясь из города домой.

На другое утро сие происшествие с ужаснейшими прибавлениями разносится по городу, и все, не оглядываясь, бегут от камня, почитая его жилищем злого духа^{8}.

Глава IX « Всё живущее в мире подчинено таинственному влиянию природы » {1}

Подъезжая ночью к Саранску, в сильном волнении, сквозь слезы смотрел я на чистое небо, усеянное звездами; вдруг одна отделилась от них и упала. Я упрямился, а небо не хотело оставить мне минуты сомнения. Я все это помню как диво, хотя и очень знаю, что не для меня многогрешного могут твориться чудеса, и передаю это просто, как оно было, читателю: поверит ли он мне или не поверит, мне все равно. С этого времени началось мое суеверие^{2}.

* * *

В самый первый день Христова Воскресения была такая вьюга, такая метель, что десятки людей погибли на улицах, занесенные снегом; я так была настроена, что во всем этом видела грустное предзнаменование для меня^{3}.

* * *

У А. Н. Оленина нередко бывал Александр Сергеевич Пушкин, которому, видимо очень нравилось общество Алексея Николаевича. Он даже сватался за Анну Алексеевну и ей посвятил одно или два прелестных стихотворения. Однако же брак этот не состоялся, так как против него была Елисавета Марковна. По этому случаю Пушкин говорил, что недаром же ему светила луна с левой стороны, когда он приезжал в Приютино^{4}.

* * *

Солнце уже заходило за деревья. На небе слева я увидела молодой серп луны. «К слезам!» — подумала я…^{5}

* * *

При выходе ее (Екатерины II. — Е. Л.) на крыльцо сверкнула молния змееобразно и рассеялась перед нею.

«Это знак близкой моей смерти», — сказала она. — И шестого ноября, подобно внезапно блеснувшей молнии, внезапно уклонилась она в гробницу^{6}.

* * *

Появление облаков на небе в необыкновенной форме, думали, предсказывает о весьма важных событиях, имеющих вскоре совершиться в сфере жизни политической или общественно-народной и пр. Северное сияние казалось многим особым небесным знамением^{7}.

* * *

Древние были гораздо богаче нас предзнаменованиями. У них небо, земля, море и все метеоры были указателями будущего и служили хорошим или дурным знаком. Ударял ли гром, тотчас же старались заметить с которой стороны раздался он, с правой или с левой. Если с правой, то это было дурным знаком, если же с левой, то, напротив, счастливым предзнаменованием. Таким образом, познание молнии и грома составляло важную и глубокую науку. Одна тосканская жрица, по имени Биготис, или Бигуа, написала об этом предмете весьма ученый трактат, с благоговением сохранявшийся в публичных архивах^{8}.

* * *

Одной ночью разразилась сильная гроза. Еще с вечера надвинулись со всех сторон тучи, которые зловеще толклись на месте, кружились и сверкали молниями…