Это был едва ли не первый в истории Москвы девятнадцатого века случай, когда царь приехал в гости к купцу. Предыдущий подобный визит случился аж в 1800 году: тогда император Павел, привлеченный опрятным каменным домиком на пути в Измайлово, захотел в нем отдохнуть и таком образом неожиданно осчастливил купца Щербакова. Потрясенный Щербаков тогда велел навсегда законсервировать ту комнату, лучшую в доме, в которой почивал император. С тех пор в нее входили только с экскурсионными целями, ни одна вещь не меняла своих мест, а на «том самом» диване красовалась вделанная в спинку миниатюра с портретом Павла, которую высокий гость повелел прислать Щербакову в благодарность за гостеприимство. О том случае несколько поколений московских купцов вспоминали с умилением.
Теперь же посещение Александром II М. Л. Королева восприняли как официальное признание высокого общественного значения купечества. И действительно, послереформенные годы знаменовали собой начало стремительного разрастания российского капитализма, в котором энергичным и предприимчивым промышленникам и негоциантам принадлежало ведущее место.
Понадобилось всего несколько десятилетий, чтобы униженные «самоварники и аршинники» превратились в мощную силу, державшую в своих руках практически всю экономику страны, ее оборонные отрасли, транспорт и внешнюю торговлю. Именно купцы стали основными владельцами бывших дворянских гнезд, именно они притягивали и впитывали в себя все наиболее активное и предприимчивое, что имелось в других сословиях империи — и в дворянстве, и в крестьянстве. Они активно скупали недвижимость в России и за рубежом и строили многоквартирные доходные дома, до неузнаваемости изменившие облик Москвы. Они фактически заправляли всеми городскими делами. Они финансировали журналы и газеты, спонсировали художников и целые театры, формировали сокровищницы искусства, давали средства на научные изыскания и развитие спорта. Они сформировали в своей среде собственную купеческую аристократию, элитарность которой базировалась на самом прочном из всех оснований — на огромных деньгах. И все это произошло в кратчайший в историческом масштабе период времени — за какие-нибудь сорок-пятьдесят лет.
К 1890-м годам оформилось новое купечество — «культурные, получившие воспитание под руководством иностранных гувернеров, заканчивавшие образование за границею, отлично говорившие на иностранных языках и мало чем отличавшиеся по внешней обстановке жизни от крупного барства, разве только тем, что барство в такой обстановке исстари выросло, а высокое купечество ее наново вокруг себя заводило»[157].
Значительная прослойка «серого» купечества, конечно, продолжала существовать и занималась средней и мелкой торговлей, но и здесь к рубежу XIX–XX веков почти не оставалось каких-то специфических купеческих черт: и обликом и образом жизни эта категория купечества все больше вливалась в средний слой московских обывателей, где почти не прочитывались сословные различия.
Глава шестая. СЪЕСТНЫЕ И ПИТЕЙНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ
Трактиры. — Половые. — «Шестерка». — «Можайка». — Трактирные музыканты. — «Машина». — «Отелло». — Московская снедь. — Троицкий трактир. — Лопашевский. — Трактир Егорова. — «Бубновская дыра», — «Московский» и «Большой Московский». — Рестораны. — Шевалье. — «Эрмитаж». — «Славянский базар». — Кутежи. — «Разгуляй». — «Волчья долина». — «Амстердам». — «Полуярославка». — «Яр». — «Эльдорадо». — Кухмистерские и харчевни. — Кондитерские. — Распивочные. — Пивные. — Чаепитие. — Рогожские чайные плантации. — Литературная кофейня
Если в отношении чистоты и комфорта Москва всегда уступала Северной столице, да и многим большим губернским городам, то в том, что касалось еды, Первопрестольная всегда была на высоте и могла дать сто очков вперед любому европейскому городу вообще. Москвичи в хорошей еде разбирались, ели много, и такому спросу соответствовало обильное предложение. Съестные и питейные заведения для всех слоев общества являлись, к тому же, не просто местом, где можно хорошо поесть и задушевно выпить, но и центром общения и отдыха, и деловой переговорной, и клубом по интересам, и средоточием всевозможных — не только гастрономических — услад.