Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

1) Ни малейшего зазнайства. Внимание, максимальное внимание к так называемому рядовому человеку!

2) Всегда быть чистым, всегда оставаться на моральной высоте. Ни единого шага не предпринял я, палец о палец не ударил, чтобы получить премию. Никого не просил, никому не звонил. И так держать впредь».

Все бы так!

Фёдор Абрамов удостоился премии за эпический цикл «Пряслины», включавший романы «Братья и сестры» (1958), «Две зимы и три лета» (1968) и «Пути-перепутья» (1973). Через месяц после получения значка и диплома, 24 ноября 1975 года, он запишет: «Все в один голос: ты теперь независим, теперь ты можешь плевать на всех. Лауреат! А этому лауреату не дали даже слова сказать в связи с присуждением премии. Говори под диктовку чиновников из “Литературки”, и баста»{400}. Эта деталь повседневности очень показательна. Зато пришлось отбиваться от всевозможных корреспондентов, скрываясь «дома взаперти», как писал Абрамов одному из адресатов: «Выхожу на улицу только в темноте, а Люся (жена. – А. В.) всем отвечает: “Нет дома. Срочно уехал в Архангельск”»{401}.

А Виктору Астафьеву в тот год премию не дали, лауреатство было у него впереди. «Книгу повестей, где есть и “Пастушка”, выдвигают на Гос. премию на 1973 год, но это пока “тайна”. Действие сие начинается в четвертый раз, я уж было в дыбы, да Бондарев, бывший вояка, Ванька-взводный, умница и хохмач, смеется: дают на четвертый раз, говорит, мне на четвертый дали!»{402} – сообщает Виктор Астафьев Евгению Городецкому в письме от 27 декабря 1972 года. Свою первую Госпремию СССР Виктор Петрович получит в 1978 году за «Царь-рыбу», а вторую – в 1991-м за «Зрячий посох»…

Положительные рецензии вдруг прозревших критиков, неожиданно разглядевших в сочинениях прежнего «очернителя советской деревни» Фёдора Абрамова талантливо воспетый «подвиг русского крестьянства», широкая похвала центральных газет – все это были цветочки, а вот и ягодки: ему предложили встать во главе Ленинградского отделения Союза писателей: «Все сразу: секретарь СП РСФСР, секретарь СП СССР, член обкома, делегат XXV съезда… издания во всех республиках, неограниченные поездки за границу, по стране. И цена за все это – возглавить ленинградских письменников. Подкуп это?»{403} Вот что «крест животворящий» делает! А в нашем случае – не крест, а Госпремия СССР, лауреатов которой в Ленинграде было меньше, чем в Москве, что и повлияло на поднятие «рейтинга» Абрамова.

Этот «рейтинг» помогал в процессе вечного противостояния между автором и теми, кто кромсал его произведения, заставляя менять названия, начала и концовки, и даже фамилии персонажей. Приходилось выбирать, дабы не навредить себе: «С грустью я выслушал один из рассказов Сокурова о Бакланове. В последний момент Бакланов снял свою фамилию с “Разжалованного”, оставив Сокурова один на один со студией. Аргументация: “Я не могу рисковать, когда, возможно, мне дадут Госпремию”», – отметил Сергей Есин 31 октября 1987 года{404}. О чем идет речь? В 1980 году Александр Сокуров снял один из первых своих фильмов по рассказу Григория Бакланова о разжалованном начальнике ГАИ, ставшем таксистом. Получасовая кинокартина – короткометражка – подверглась разносу, в чем ее только не обвиняли: и в формализме, и в сухости, и в сильном влиянии Тарковского (вот горе-то!). Неудача с дебютом могла плохо закончиться для будущего кинорежиссера. А Григорий Яковлевич Бакланов получил Госпремию в 1982 году за повесть «Навеки – девятнадцатилетние». Так что опасался он не зря (если верить Сергею Есину). Хотя удостоиться столь высокой награды писатель должен был гораздо раньше, если бы не мешали.

А вот если человек и шансы имел большие, и документы правильно заполнил, а премию все равно не давали… Тем горше было разочарование. Поэт Сергей Мнакацанян вспоминает о своем старшем коллеге Михаиле Львове, которого выдвинули на соискание Госпремии: «Он трепетно ждал лауреатского знака. К этому прилагались немалые деньги, но для Львова это не имело значения: он был весьма обеспеченный литератор. А вот то, что называлось государственным признанием… Но премию дали кому-то другому. То ли под большой юбилей, то ли связей Львова не хватило. Но к нему хорошо относились, и дело кончилось компромиссом: его кандидатуру оставили на второй срок. То есть не отказали окончательно. Таким образом под судьбу Львова заложили мину замедленного действия… Через год все закончилось для добрейшего Михаила Давыдовича ударом: премию ему не дали. А год ожидания оказался непереносимым стрессовым испытанием. Вскоре он ушел из жизни: потрепанное сердце не выдержало разочарования. Наверное, не стоило так трепетно относиться к эфемерному признанию общества»{405}. Наверное…