Повседневная жизнь советских писателей от оттепели до перестройки

Кто бы мог подумать, что все закончится скандалом. Неожиданно для себя на трибуну вышел Константин Ваншенкин, возмутивший тем, что в списке делегатов нет известных писателей: «Вот я по первому только впечатлению не нахожу здесь Александра Бека, Михаила Луконина, Анатолия Рыбакова, Владимира Солоухина, Юрия Трифонова, Юлии Друниной… Но зато здесь есть Агния Кузнецова. Я полагаю, она в этом списке лишь потому, что она является супругой Георгия Мокеевича Маркова… Георгий Мокеич, ну нельзя же так…»{320} Марков сидел тут же – в первом ряду. Лицо его вмиг сделалось «свекольного» цвета. Он никак не ожидал, что рутинный процесс (в общем-то мелочь) обернется таким публичным конфузом. Да никто не ожидал, даже сам герой этого собрания: «Честное слово, я пожалел его, но вовремя не успел и не сумел остановиться». И действительно – дергать за стоп-кран было бесполезно, а потому следующими словами Константина Яковлевича были: «Я предлагаю вместо Агнии Кузнецовой включить в список делегатов всемирно известного писателя Александра Бека…» Зал замер, как в минуту молчания. Слышны были только шаги Ваншенкина, сошедшего с трибуны. А дальше начался шабаш, как обычно это и бывало в таких случаях:

«И не успел я сойти, как на трибуне оказалась Мария Павловна Прилежаева. Как она попала туда, до сих пор остается для меня загадкой. Во всяком случае, никаких приспособлений для подметания я не заметил.

– Что же это такое! – запричитала она. – Как он мог! Мне кажется, я ослышалась!.. – и далее, в таком же духе: – Оскорбил, оскорбил!..

– Да никого я не оскорблял, – громко объяснил я с места. – Я просто предлагаю Бека…»

В итоге Ваншенкина обвинили в… бестактности. Объявили перерыв. В фойе к Ваншенкину подходили и жали руку многие – почти полсотни писателей. Но ведь это в фойе! Хоть бы один поднялся во время заседания в его поддержку, но храбрых в зале не нашлось, ибо прямое выступление против Маркова грозило серьезными последствиями, собственно, как и поддержка литературного генерала. Это, наверное, простое совпадение, но через несколько лет сама Прилежаева удостоится Государственной премии РСФСР имени Н. К. Крупской – жены вождя мировой революции, о детстве которого она столько всего понаписала. Редко какой советский школьник не вспомнит слащавые книжки Прилежаевой о Ленине, которыми забиты были все районные библиотеки.

А какими последствиями для Ваншенкина ознаменовался выпад против Маркова? Его фамилия куда-то задевалась уже в другом списке – писателей, отъезжающих в Рим, на конгресс Европейского сообщества писателей, членом которого он состоял. Уже и документы с медицинской справкой успели оформить, все как заведено, и вдруг в последний момент его с женой в Италию решили не посылать. Произошло это на секретариате, который и вел Марков… Тогда Ваншенкин прямиком отправился не куда-нибудь, а в родной Центральный комитет, к исполнявшему обязанности завотделом культуры Георгию Куницыну. За правдой. В результате поездка в Италию состоялась[15].

В тот день отважных литераторов, кроме Ваншенкина, в Колонном зале не нашлось. Но они были за его пределами. И среди них – очень уважаемый писательской молодежью, не раз «битый» за свои стихи и статьи, и за них же награжденный премиями и орденами (что не спасло его от увольнения из Литературного института в 1949 году), бывший «космополит», «формалист» и «распространитель снобизма и буржуазных взглядов на поэзию» Павел Григорьевич Антокольский. 15 марта 1965 года он напрямую связал съезд с происходящим в стране и обществе «непрерывным снижением культуры». Старый поэт отметил, что «разливанное море “среднего” представлял собою съезд писателей РСФСР. Отсюда такая ярость в защите своих насиженных мест, такая ненависть ко всему, что хотя бы на полголовы выше. Выборы делегатов на Всесоюзный съезд писателей показали это с угнетающей ясностью. С тех пор прошло уже почти десять дней, кажется, и вот, перечитывая список выбранных делегатов, я отдаю себе отчет в закономерности состава. В нем нет Симонова, Евтушенко, Луконина, Аксёнова, Алигер, Шкловского, Макашина, Фиша, Матусовского, то есть нет цвета и гордости нескольких писательских поколений. Вместо них – всякая черносотенная или просто подлая рвань, без лица и без имени»{321}.

Спустя полгода удрученный Павел Григорьевич вновь обращается к теме писательского съезда. «Куда мы идем, куда, в какую пропасть неизбежно катимся? А все показатели, все дорожные знаки сходятся на том, что впереди – явная пропасть… Я полагаю, например, что в сущности весь Съезд писателей РСФСР, все его внутреннее обоснование, весь этот зубовный скрежет был проявлением все той же глубокой гаммы обиды неполноценных»{322}, – отметил в своем дневнике Антокольский 17 сентября 1965 года.