Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

Леонид Ильич — это вам не маньяк Берия, выслеживавший свои жертвы на улицах возле университета и консерватории, а потом склонявший их к сожительству всякого рода угрозами. Да от одного взгляда его осьминожьих глаз иную слабонервную женщину могло парализовать — и делай с ней что хочешь! Напротив, Брежнев в 1960-е годы выглядел видным мужчиной, готовым обаять кого угодно. Даже иностранцам бросались в глаза его стать, умение одеваться, расточать улыбки налево и направо. Американский посол в Москве удивлялся, что Брежнев, «должно быть, имеет лучшего портного в Москве». «Если Брежнев чем-либо отличался от круга одетых в мешковатые костюмы аппаратчиков Хрущева, так это была портняжная отточенность, отделка. Когда в Зале приемов Кремля за Хрущевым выстраивались небольшой компактной группой иерархи, грубо красивое лицо Брежнева и его военная выправка выгодно контрастировали с унылым видом других лидеров. Он выглядел немного менее скованным, выделяясь сильно выраженным профессиональным обаянием. Временами он проявлял что-то из манер человека, хлопающего по спине и трясущего за руку, тех манер, которые ассоциируются с американскими политиками. По советским стандартам он был до некоторой степени покорителем женских сердец», — заметил один из иностранных журналистов.

Любил Брежнев и богему. Майя Плисецкая признавалась, что однажды он и к ней подбивал клинья, предложив подвезти после банкета по случаю советско-лаосской дружбы: «Бесшабашно настроенный Брежнев, кокетничая ямочками на щеках и поигрывая смоляными бровями… Флиртует вождь. Машина вождю положена бронированная. Черная, вместительная, как катафалк… Зычным голосом читает мне стихи Есенина:

Все пройдет, как с белых яблонь дым…
Я не буду больше молодым…

Всхлипывает. Почитав Есенина, Брежнев затягивает песню — вождь тоже и меломан. С присвистом льется “Шумит и стонет Днипр широкий…”. А сам — по-медвежьи — цапает меня рукой за колено. Отодвигаюсь в угол и — приходится к месту — беспокойно вскрикиваю: — Леонид Ильич, ой, здесь нет левого поворота! Водитель!.. — Мне, Майя Михайловна, можно, — самодовольно крякает любитель поэзии. Движение останавливается. Постовой берет под козырек… Вождь зачинает светский разговор. — Чем новеньким порадуете своих поклонников в этом сезоне? — Начала репетировать “Спартака”. — Дак я ж “Спартака” видал… — Вы видели постановку Моисеева, а это Якобсон… — Юхансон? Хоккеист, что ли? — Якобсон. Леонид Вениаминович. Замечательный хореограф. Вот я и у дома. Сломя голову срываюсь к своему подъезду. И уже на ходу, вполоборота, прощаюсь: — Спасибо. До свидания. Приходите на нового “Спартака”…»

А вот в быту Леонид Ильич был скромен, к чему призывал и своих детей, и внуков. «Дедушка и бабушка не гонялись за роскошью, — свидетельствовал его внук Андрей. — На столе не водилось ни хрусталя, ни дорогих сервизов — например, сметану к борщу всегда ели прямо из банки. Наверное, потому что сами были из народа… Бабушка не любила бывать на публике, она больше домохозяйничала. Готовила любимые дедом борщи — украинский, горячий и холодный, жаркое, котлеты, вареники с картошкой и с квашеной капустой, с жареным луком, пироги с горохом. По характеру дед был вспыльчив, но я не слышал от него нецензурной брани, мог выпить три-четыре рюмки, пьяным деда я никогда не видел, был заядлым курильщиком. Играл в домино, в шахматы, а вот карты на дух не переносил. И он до конца жизни верил в светлое будущее народа». И мы должны верить.

Короче говоря, хорошим человеком был наш бывший вождь, Ильич Второй. Чтобы хоть как-то держать Галину под контролем, генсек велел ей переехать в тот же дом на Кутузовском проспекте, 26, где всю жизнь жил и сам с супругой Викторией Петровной (вот и опять пример уникальной скромности!). Сначала квартира была в соседнем подъезде, там и поселилась после двух разводов Галина с дочерью, но затем «в соседнюю секцию пробили дверь, получилась двухкомнатная квартира у нее. Отец не хотел, чтобы был отдельный вход, хватит, как он сказал, “шляться”. И потому дверь, выходящую в другой подъезд, заложили, чтобы, как отец говорил, знать, кто приходит. В общем, в нашей квартире у нее была спальня, гостиная, обставили ей эти комнаты — кресла, столик, буфет небольшой, телевизор, бар-торшер», — вспоминала Виктория Петровна на старости лет (хорошо еще, что не заложили кирпичом вход в сам соседний подъезд — как бы тогда люди в свои квартиры попали?).