Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

«Горбатого могила исправит» — эта пословица имеет прямое отношение к Галине Леонидовне, вновь заскучавшей по богемной жизни. Пока муж пропадал на работе, укрепляя морально-политический облик сотрудников МВД СССР, она опять зачастила в рестораны творческой богемы. Самый большой российский певец Вячеслав Войнаровский рассказывает: «В молодости я дружил с любовником Галины Брежневой — Борисом Буряце, который учился двумя курсами младше меня (в ГИТИСе. — А. В.). Изумительный парень, очень богатый, оплачивал всем студентам выпивку. Как только я приходил в ресторан ВТО, через пять минут на столе оказывалась бутылка водки. Галя Брежнева пьяная была дурная, часто меня звала: “Войнаровский, иди к нам!” Я не шел и правильно делал: когда Буряце арестовали, всех замеченных с ним таскали по прокуратурам… Интересно, что Борю взяли в 1977 году на мое место в Большой театр. Так как я был в Японии с гастролями, не смог прийти на репетицию, поэтому мои партии отдали Буряце. Боря, и все это понимали, мог выбирать любые партии, но он никогда не брал первые, а только маленькие. И был прав: в цыганском театре “Ромэн” Борис был бы бог и царь, но не в Большом… Возможно, Буряце что-то умел такое делать в постели, отчего Галя прибалдела. На момент их знакомства она не просто выпивала, стала алкашкой. Был в нашей компании певец Сергей Мороз, который тоже нравился Гале. Красавец, король на эстраде. Боря привел его к Гале, потому что она, видать, уже доставала его прилично. Сергей не оставил ее равнодушной. Но Мороз на нее не клюнул… Жалко парня: спился. А какой был талант! Спел две арии и был принят в Большой театр. Потом пошел на эстраду: выиграл три конкурса, на одном сама Алла Пугачева заняла только третье место».

Насколько трудно было пристроить Буряце в оперу Большого театра, учитывая, что в ЦК КПСС довольно строго следили за его кадровым составом? Скрипач Артур Штильман, игравший в оркестре театра в 1966–1979 годах, пишет, что антисемитизма при приеме на работу музыкантов не отмечалось. А вот касательно оперы, то за эти годы в труппу не было принято ни одного певца не только еврейского, но даже армянского происхождения (видимо, кто-то подсчитывал). Зато приходили посланцы солнечной Грузии, например Зураб Соткилава. «Лучшей иллюстрацией несвободы самого театра, — сообщает Штильман, — в этом смысле было зачисление в оперную труппу певца по имени Борис Буряце. Он пел в цыганском театре “Ромэн”, и говорили, что он был также секретарем-казначеем цыганской общины. Титул для певца — солиста Большого театра, конечно, впечатляющий. Не менее впечатляющим был приказ о его зачислении “в качестве солиста оперы второго положения на основании письма Министерства культуры РСФСР”. То есть не на основании, как это бывало обычно, — решения конкурсной комиссии или художественного совета театра, а на основании письма — так сказать, “просим зачислить”. Буряце пел свои роли “моржей” (так в театре назывались исполнители, певшие маленькие “выходные” роли — наподобие моржа, ненадолго высовывающегося из-под воды) вполне профессионально». В репертуаре Большого театра «высовывался» Борис в «Мертвых душах» Щедрина, «Чио-Чио-сан» Пуччини, «Каменном госте» Даргомыжского…

Но и к «моржам» приходит звездный час, если у них есть преданные «моржихи». В мае 1981 года усилиями Галины Леонидовны Борису доверили петь совсем не рядовую партию: отравителя Бомелия в опере «Царская невеста» Римского-Корсакова. Премьера Буряце прошла на сцене Кремлевского дворца съездов, выполнявшего роль второй сцены Большого театра и вмещавшего шесть тысяч командированных, а также москвичей. Главной зрительницей предполагавшегося успеха Ромео, естественно, стала его Джульетта — «Я в восьмом ряду, меня узнайте, мой маэстро!». Но Галина Леонидовна уселась не в восьмом, а в первом ряду, захватив с собой и разномастных друзей из гастрономическо-артистического окружения: «Наш Боречка сегодня поет главную роль!»…