– Да, – сказал мальчик. – Не знаю. Я на скамейке сидел, а тут какие-то большие ребята подходят и говорят: “Хочешь играть в войну?” Я говорю: “Хочу”. Стали играть, мне говорят: “Ты сержант”. Один большой мальчик… он маршал был… он привел меня сюда и говорит: “Тут у нас пороховой склад – в этой будке. А ты будешь часовой… Стой здесь, пока я тебя не сменю”. Я говорю: “Хорошо”. А он говорит: “Дай честное слово, что не уйдешь”.
– Ну?
– Ну, я и сказал: “Честное слово – не уйду”.
– Ну и что?
– Ну и вот. Стою-стою, а они не идут.
– Так, – улыбнулся я. – А давно они тебя сюда поставили?
– Еще светло было.
– Так где же они?
Мальчик опять тяжело вздохнул и сказал:
– Я думаю, – они ушли.
– Как ушли?
– Забыли.
– Так чего ж ты тогда стоишь?
– Я честное слово сказал…»
К счастью, мужчина, от лица которого идет повествование, догадался отловить самого настоящего военного, который и снял мальчика «с часов»:
«– Товарищ майор! Минуточку! Подождите! Товарищ майор!
Он оглянулся, с удивлением на меня посмотрел и сказал:
– В чем дело?
– Видите ли, в чем дело, – сказал я. – Тут, в саду, около каменной будки, на часах стоит мальчик… Он не может уйти, он дал честное слово… Он очень маленький… Он плачет…
Командир захлопал глазами и посмотрел на меня с испугом. Наверное, он… подумал, что я болен и что у меня голова не в порядке.
– При чем же тут я? – сказал он.
Трамвай его ушел, и он смотрел на меня очень сердито.
Но когда я немножко подробнее объяснил ему, в чем дело, он не стал раздумывать, а сразу сказал:
– Идемте, идемте. Конечно. Что же вы мне сразу не сказали?
Когда мы подошли к саду, сторож как раз вешал на воротах замок. Я попросил его несколько минут подождать, сказал, что в саду у меня остался мальчик, и мы с майором побежали в глубину сада.
В темноте мы с трудом отыскали белый домик. Мальчик стоял на том же месте, где я его оставил, и опять – но на этот раз очень тихо – плакал. Я окликнул его. Он обрадовался, даже вскрикнул от радости, а я сказал:
– Ну, вот, я привел начальника.
Увидев командира, мальчик как-то весь выпрямился, вытянулся и стал на несколько сантиметров выше.
– Товарищ караульный, – сказал командир. – Какое вы носите звание?
– Я – сержант, – сказал мальчик.
– Товарищ сержант, приказываю оставить вверенный вам пост.
Мальчик помолчал, посопел носом и сказал:
– А у вас какое звание? Я не вижу, сколько у вас звездочек…
– Я – майор, – сказал командир.
И тогда мальчик приложил руку к широкому козырьку своей серенькой кепки и сказал:
– Есть, товарищ майор. Приказано оставить пост.
И сказал это он так звонко и так ловко, что мы оба не выдержали и расхохотались.
И мальчик тоже весело и с облегчением засмеялся».
Все в этом рассказе закончилось благополучно.
Но это все, как говорится, детский сад. Гораздо серьезнее были игры на деньги. Иногда на приличные. Лидировала здесь так называемая «расшибалка», она же «расшибай», «расшибалочка», «расшибец», «рашиши», «расшиши» и «бе-бе».
Научный редактор В. Беликов вспоминал: «Я в московском детстве (конец 50-х – начало 60-х) любил играть в расшибец. На определенном расстоянии от чиры, с которой надо было бросать биту, проводилась другая чира, к ней с дальней от бросающих стороны примыкал небольшой прочерченный квадрат (казна, в котором стопкой укладывались монеты (орлом или решкой вверх – не помню, но одинаково). Потом по очереди бросали биту, иногда каждый свою, иногда все одну (свинцовую самодельную, у некоторых бывали царские пятаки, что было большим шиком, но функциональных преимуществ они не имели). Тот, кто разбивал кучку, сразу выигрывал; кажется и тот, кто попадал в казну, тоже. У кого бита перелетала чиру, не оставаясь в казне, выходил из игры (“сгорал”). Остальные приступали к вышибанию монет, начинал тот, чья бита остановилась ближе к чире. При выбивании надо было стукнуть битой по монетам, перевернувшиеся доставались бьющему, он выбивал по очереди и разлетевшиеся монеты. Если не переворачивалась ни одна, очередь переходила к следующему. Монеты на кон ставились равного достоинства, чаще копейки, но и по гривеннику играли».
Музыкант Алексей Козлов писал об этой замечательной забаве: