Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Однако тот же поэт, который высмеивает охотников и издевается над ними, славит тех рыцарей, что любят турниры. Турнир также дает для их крепких тел, хорошо упитанных и налитых силой, сопряженное с насилием развлечение, в котором многие находят и выгоду. То, что рассудительные люди думали об этих состязаниях, которые поначалу были полезны как тренировка для сражений в настоящей войне, а потом стали источником зол, не имевшим оправданий, один доминиканский проповедник середины XIII в. передает в таких словах[37]: «У турниров есть свойства совершенно предосудительные, свойства, которые можно терпеть, свойства, которые должно одобрять. К предосудительным свойствам следует причислить бессмысленную расточительность, проявляемую рыцарями при подготовке к турнирам: они разоряют враз и себя, и своих детей, и свой дом ради пустой славы и ради того, чтобы их провозгласили храбрецами и героями. Не говорю уж о тех, кто пользуется случаем выместить личную злобу и нарушает установленные правила боя, кто поднимает противников на смех, кто стремится блеснуть в глазах безумных женщин, которые присутствуют на этих сборищах, являющих собой картину столь же мало поучительную, как представления в языческих цирках. Еще можно допустить, чтобы рыцари вели меж собой благоразумную борьбу, имеющую единственной целью подготовку к войне. Но заслуга (то, что достойно похвалы) состоит в том, чтобы взаимно ободрять друг друга, как это практикуется, делать во имя Бога то, что долго делалось ради мирской суеты, то есть проявлять свою доблесть в борьбе с неверными или совершении иных великих подвигов».

Тем не менее корыстные льстецы считали нужным хвалить лишь роскошь и расточительность самых отчаянных турнирных бойцов. Тот же поэт[38], который только что высмеивал охотников, делает своим героем неимущего рыцаря. Этот рыцарь, едва получив деньги, сорит ими, тратит все средства на роскошное оружие, а на турнире мечтает лишь о том, чтобы ослепить всех пышностью выезда, жизнью на широкую ногу в своей гостинице, могучими ударами, которые он нанесет в поединках, а взяв богатый выкуп за поверженных противников, — расточительностью по отношению к свите. О, турниры — великое дело! Даже бедные вавассоры[39], едва способные приобрести оружие и доспехи, мечтают о возможности принять в них участие. Те, кто к ним готовится, должны позаботиться о своей экипировке и экипировке свиты: они заблаговременно, сразу после объявления о предстоящем турнире и рассылки приглашений, заказывают у поставщиков оружия, живущих в прославленных и порой далеких городах, копья со щитками, гербовые щиты, доспехи для всадников и коней. Потом в городе, где назначена эта встреча, они резервируют самые престижные особняки. На щипце крыши дома, где остановился рыцарь, вывешивается его щит. Повсюду звучит музыка; по вечерам в освещенных домах, из окон которых льются целые потоки света, царит нескончаемое веселье, танцы и песни. После расселения начинаются торжественные выезды конных отрядов: всадники в роскошных облачениях, среди развернутых знамен, шелеста шелковых тканей и богатства меховых уборов, направляются обозревать будущее поле боя. Приходит день, и из сундуков с оружием, снятых с вьючных животных, вынимают кольчуги, кольчужные чулки, ремни и все необходимое для нарядной экипировки бойца. Во время боя зрители восхищаются толчеей на ристалище, мощными сшибками, красивыми ударами; слышны крики герольдов, объявляющих имена противников и ободряющих их; а сверху со своих трибун на эти подвиги смотрят дамы, завороженные зрелищем, — они, даже не желая этого, самим своим присутствием разжигают пыл вооруженных соперников. Если кому-то в такой схватке сильно достанется и он надолго выйдет из строя — удивляться не приходится. Но кто не готов начать все заново, едва придет в себя? И, надо думать, пристрастие к этой жестокой и блестящей игре многим представлялось опасным увлечением, коль скоро в 1261 г. король Франции, из раскаяния и от угрызений совести в тяжелое время[40], запретил турниры на два года.

Если стремиться к последовательности, следовало бы запретить не только это, но еще многие развлечения, пусть не столь шумные и не столь публичные, о которых речь пойдет в других местах.

Глава IV. Духовенство